Вечный колокол - Ольга Денисова

— И что это означает? — спросил Волот.

— Они делят нашу землю, князь! — скрипнув зубами, ответил Вернигора и сжал кулаки.

— Они не только делят нашу землю, — вздохнул волхв, — сдается мне, черным обведены те места, которые утратили свое священное значение. Они убивают нашу землю, лишают ее силы. Там, где стоит красная пометка, сила сохранится. Там, где стоит черная — будет уничтожена.

— Но зачем они оставляют нам силу? Не правильней ли было бы с их стороны уничтожить все?

Волхв сел обратно на постель и посмотрел Волоту в глаза:

— На местах, помеченных красными крестами, они поставят церкви…

— Да кто же позволит им поставить столько церквей? — пробормотал Волот.

— Я же говорю, — едва не крикнул Вернигора, — они делят нашу землю! Они знают, что сделают с нею, когда придут сюда! Таких карт у нас — полтора десятка. И Псков, и Ладога, и Олонец, и Руса. Вся новгородская земля!

Волхв говорил долго: сначала сбивчиво, не вполне понятно, потом пускался в долгие объяснения, а потом словно освоился, и Волот слушал его раскрыв рот — за словами волхва стояли зримые образы. Солнечный лик Хорса катился в Волхов, изваяния богов оседали на землю, поднимая в небо пыль и копоть, горели дома и капища… И полчища, несметные полчища текли на русскую землю со всех сторон: земля содрогалась под копытами тяжелой конницы, рушились крепостные стены, осадные башни катились по льду рек и рвов, летели тучи стрел, грохотали пушки, снег плавился от пролитой крови, и враг шел по взрытым, грязным полям, перешагивая через трупы павших.

Михаил Архангел вплывал на облаке в сожженный Новгород, а перед ним по водам Ильмень-озера шагал враг в белых одеждах, перепачканных кровью и ядом… И почему-то был похож на Белояра.

Волот передернул плечами и тряхнул головой, когда волхв замолчал.

— Ополчение нельзя уводить из Новгорода, — закончил за него Вернигора, — татары не представляют собой силы, Москва справится с ними без нас, легко и быстро. Как всегда. От татар можно откупиться, и они уйдут обратно в Крым. И откупиться золотом и серебром, а не жизнями новгородцев. Ты видишь? Нас вынуждают ослабить новгородскую землю, и началось это с гадания на Городище! Это тщательно продуманное нападение, настолько тщательное, что они успели решить, где поставят храмы своему христианскому богу!

Волот подумал, что это началось с его сна в годовщину смерти отца. А может быть, гораздо раньше — с того дня, как князь Борис однажды утром не смог подняться с постели.

11. Белояр

— Млад Мстиславич, проснись! Ну проснись же! — Ширяй тряс его за правое плечо, ушибленное копытом. Млад и рад был проснуться, ему снился нехороший сон, от которого он хотел избавиться, и никак не мог.

— Млад Мстиславич! — канючил под ухом Ширяй, — это очень важно! Проснись!

Млад долго и мучительно открывал глаза — Ширяй стоял над ним со свечой в руках, чуть не подпрыгивая от нетерпения.

— Что-то случилось? — Млад сел и опустил ноги на пол.

— Нет. Иди, посмотри. Я кое-что понял!

— Ширяй, — Млад зевнул и потянулся, — это не могло подождать до утра?

— Конечно, нет! И потом — уже почти утро. В Сычевке коровы мычат и бабы просыпаются.

— Очень хорошо… — проворчал Млад. Часа четыре утра, не позже…

Весь стол был завален свитками списков с тех бумаг, которые люди Родомила нашли в ямском дворе — начертанные непонятной тайнописью, похожей на арабскую вязь. Человек двадцать писцов делали эти списки больше суток напролет. Конечно, в университете были профессора, знающие арабский не хуже Млада, но Вернигора вручил сундучок с бумагами и ему, на всякий случай. Свечи Ширяй расставил по всему столу, вдоль одной стороны, как будто читал все бумаги одновременно.

Млад, зевая, сел на край лавки.

— Ты что, их прочитал? — спросил он у Ширяя, все еще мечтая отправится обратно в постель.

— Нет. Еще не прочитал. Но прочитаю. Я кое-что понял. Здесь три вида бумаг. Вот тот ворох — самый большой, это письма, там мы ничего не разберем. А вот здесь — совсем другое, — Ширяй кивнул на узкие полоски бумаги, свернутые трубочками, — это что-то вроде записанных заговоров.

— С чего ты взял?

— А они начинаются с одних и тех же слов, и похожими словами заканчиваются. И внутри — много слов повторяется. Похоже на заговор. Но и это еще не все. Вот здесь — одни сплошные цифры. Только не арабские, — Ширяй развернул свиток и прижал его к столу чернильницей, придерживая локтем снизу, — смотри. Это точно — цифры. И я знаю, какой знак какую цифру обозначает! Тут не трудно было…

— Молодец, — кивнул Млад, — ты уверен?

— Совершенно точно, Млад Мстиславич! Все сошлось! Тут цепочки цифр сложенные. И бумаг таких очень много. Они как будто рассчитывают что-то.

— Что они могут рассчитывать, по-твоему?

— Ты мне не поверишь… Я так думаю, но ты мне не поверишь, потому что мне нечем это доказать.

— Ты скажи, даже если я тебе не поверю.

— Это колдовство… Это настоящее колдовство, большое, — Ширяй испытующе глянул на учителя.

— Почему ты так думаешь?

— Мне кажется.

Млад почесал в затылке: Ширяй много читал, даже слишком много, пожалуй. А Млад, как никто другой, знал, что на самом деле означают слова «мне кажется» или «я чувствую».

— Поподробней, — ответил он ученику, взяв в руки свиток и каракули шаманенка на отдельном листе бумаги.

— Это было, как вспышка… Как будто кто-то ударил меня ладонями по ушам с двух сторон. Я не увидел, понимаешь, я вдруг стал это знать. Тогда я уже вычислил, какой символ какой цифре соответствует. Кстати, посмотри. Вот этот символ стоит в начале и в конце каждого заговора, соответствует числу двадцать два или четыре, и означает смерть.

— Почему смерть? И почему двадцать два и четыре?

— Почему двадцать два — я не знаю, но вот, этот символ, знак равенства, рядом два знака, означающих двойку. А два и два будет четыре. Это знак начала и конца. Он открывает заговор и закрывает его. Это знак перехода в другое состояние, а другое состояние — это смерть.

— Это ты мне говоришь? — улыбнулся Млад.

— Для тех, кто не может подниматься наверх, как мы — это смерть, разве нет?

— Ну, может быть назвать это именно переходом в другое состояние? Смерть — это крайность.

— Да? Посмотри. Здесь есть три заговора, — Ширяй выбрал из вороха один маленький свиток, — В начале стоит этот символ, а в конце — не стоит. Я думаю, это заговоры на смерть. Войти в другое состояние и не выйти.

— Знаешь, если бы эти люди могли составлять заговоры на смерть, им бы не пришлось стрелять из самострелов и метать ножи. Да и меня бы они давно уничтожили.