Наполеоновские войны - Чарльз Дж. Исдейл

Поскольку Москву немедленно подожгли агенты графа Ростопчина, повсюду вокруг войск Наполеона развернулись партизанские действия[293], отчаянно не хватало продовольствия, армия Кутузова восстанавливала свои силы всего лишь в 75 верстах к югу, крупные регулярные части наступали на его слабо защищённые линии сообщения с севера и юга, дисциплина и моральное состояние его армии дошли до критической точки, а для ведения военных действий оставалось не более 95.000 человек, положение его было явно безнадёжным.

Когда в один прекрасный день стало ясно, что Александр не собирается идти на заключение мирного договора, отступление сделалось неизбежным, и 19 октября войска уже вышли из города. Сначала планировалось двигаться на юг, чтобы выйти к Смоленску не по тому пути, по которому армия шла летом, но 23 октября французский авангард столкнулся у Малоярославца с армией Кутузова. В происшедшем на следующий день жестоком сражении французы добились тактического успеха, который мог способствовать осуществлению цели Наполеона, заключавшейся в отступлении на Смоленск через Медынь, Юхнов и Ельню. Тем не менее Наполеон, очевидно из страха, что марш из Малоярославца на запад подтолкнёт Кутузова на атаку его фланга, вместо этого отдал приказ держать курс на север по той же дороге, по которой армия шла раньше.

Последовало «отступление из Москвы», которое, благодаря пустячной истории в Малоярославце[294], очень плохо началось, поскольку продолжительная заминка, вызванная ею, заставила потратить попусту не только драгоценные припасы, но и неделю довольно хорошей погоды. «Великая армия», на каждом метре пути подгоняемая казаками и крестьянскими отрядами, кроме того, с самого начала сентября подвергалась атаке двух новых противников — сильных снегопадов и страшных холодов. Между тем армия Кутузова несколько раз разрезала её колонну на две части, из-за чего то одному, то другому корпусу приходилось непредвиденно поворачивать назад на помощь окружённым частям ценой всё более отчаянных схваток. Поскольку армия была обременена огромными караванами награбленного имущества и нестроевых военнослужащих, не хватало продовольствия, тёплой одежды и надлежащей обуви, и войска всё время находились в походном порядке, часть за частью теряли всю свою силу, так как люди умирали сотнями или исчезали, присоединяясь к все время растущей толпе отставших. Уцелевшие, чудом избежав полного разгрома, когда в последнюю неделю ноября на Березине они подверглись атакам со всех сторон, несмотря на трудности, шли вперёд под командованием маршала Нея (Ney) (сам Наполеон 5 декабря на быстроходных санях уехал в Париж), но их вынудили бросить почти все оставшиеся пушки и багаж, и к моменту подхода к границе в начале декабря их оставалось всего лишь 20.000 человек.

Итак, русская кампания привела, по словам Клаузевица, «к самому завершённому мыслимому результату»[295]. Из 140.000 человек, участвовавших в отступлении (считая не только тех, кто вышел из Москвы, а ещё и многие тысячи присоединившихся к ним по пути) было потеряно 120.000, при этом французские потери за эту кампанию в целом насчитывали примерно полмиллиона человек. Почему произошла такая катастрофа? Хотя участие народа в войне возможно в определённой степени и увеличило её масштабы, гораздо более важную роль сыграли климат и география, а также материальные и организационные недостатки «великой армии». Поскольку единственным шансом на победу являлся быстрый триумф, который заставил бы Александра сесть за стол мирных переговоров, кампания была авантюрой, которую не стоило затевать, а также предметным уроком Наполеону о том, что необходимо умерить свои требования к Европе. У фактически дезертировавшего Наполеона уже появился определённый реализм, но, тем не менее, он не внял этому предупреждению, и поэтому теперь он вёл Францию к новым катастрофам, из которых даже он сам не мог выйти невредимым.

Освободительная война

Теперь, когда остатки «великой армии» выдворили за границу, а русские армии обдумывали вторжение в Польшу, можно было бы предположить, что Европа взметнется во всеобщем восстании. Но этого не случилось. Точно так же, как поражение в России Наполеону нанёс не народ, а режим, так и в 1813 г. Наполеон проиграл не народам Европы, а великим державам.

На первый взгляд, такое суждение может показаться неожиданным, поскольку и в Германии, и в Италии наполеоновский период отмечен появлением национализма, который прежде всего заключался в противостоянии французскому господству. Если начать с Германии, то здесь даже до французской революции можно было услышать о том, что у немцев есть «национальный характер», который отличается от французского и неизмеримо привлекательнее последнего, вдобавок с французским неоклассицизмом соперничало литературное течение «Sturm und Drang» (буря и натиск). Этот культурный национализм, возбуждаемый не только простым раздражением господством «философов», получил мощное теоретическое обоснование в трудах Иоганна Гердера (Johann Herder). Так, согласно Гердеру, нелепо без оглядки следовать французским образцам, как будто в них заключена какая-то универсальная истина, так как каждая нация является организованным сообществом, отличающимся от других историей, культурой и языком. Здесь мы подходим к вопросу о влиянии романтизма. Для таких личностей, как Фридрих Шлейермахер (Friedrich Schleiermacher), Генрих фон Клейст (Heinrich von Kleist), Адам Мюллер (Adam Muller), Фридрих Ян (Friedrich Jahn), Йозеф Торрес (Joseph Gorres), Эрнст Арндт (Ernst Arndt) и Иоганн Фихте (Johann Fichte), спасение Германии заключалось в возрождении древних тевтонских обычаев и культуры, которым в то время угрожали инспирированные французами реформы. Найдя опору в растущей моде на фольклор, они требовали, чтобы немецкий народ воспитывали в духе «немецкости». Следовало избавляться от французского влияния в языке, поддерживать расовую частоту нации и насаждать культ национального величия путём постоянных напоминаний о славных деяниях прошлого. Особенно важной фигурой в этом плане стал тевтонский вождь Арминий, который в 9 г. разбил несколько римских легионов в битве в Тевтобургском лесу. Этот воин, возведённый в культ как «Германн» и сравниваемый с такими испанскими героями, как Палафокс, был в то время использован как образец для сопротивления Наполеону; фон Клейст даже написал эпическую поэму «Die Hermannschlacht», в которой почти открыто призывал к всенародному восстанию. Сражение «Германна» также упоминалось в знаменитых «Речах к немецкой нации» Фихте, серии лекций, прочитанных в Берлинском университете в 1807–1808 гг. Так:

«Когда вы слышите мой голос, вы слышите также голоса наших предков. Они отдали свои жизни, чтобы остановить натиск римлян… Они призывают вас и молят вас не терять своё право первородства…»[296]