Наполеоновские войны - Чарльз Дж. Исдейл

из британских и прусских мундиров и полугражданского платья. Таким образом, старые профессиональные армии восемнадцатого столетия перестали быть необходимостью, тем более что все противники французов в то время использовали различные варианты построения в колонну, которое так хорошо послужило врагу как средство для применения необстрелянных войск на поле сражения.

Итак, говорить о «нациях под ружьём» явно не стоит, но и численность войск союзников не имела решающего значения для победы над Наполеоном. Он разделил свои армии так, чтобы можно было одновременно наносить удары по нескольким направлениям, и ему удалось быстро отвести катастрофу, но французские генералы настолько привыкли к руководящей длани императора, что немногие из них были в состоянии самостоятельно командовать войсками, и, как следствие, некоторые генералы потерпели тяжёлые поражения. Когда командовал сам Наполеон, дела обстояли лучше, как например в Дрездене, где император 27 августа добился крупной победы, но генералы союзников в конечном счёте пришли к соглашению уклоняться от сражений в присутствии Наполеона, вследствие чего все предпринимаемые им наступательные операции приводили лишь к изматыванию его армии. Между тем армии союзников постепенно окружали его, и в конце концов императора заставили занять оборонительную позицию в районе Лейпцига. Разразилось самое крупное, самое кровавое и самое драматическое сражение наполеоновских войн: 177-тысячной «Великой армии» сначала противостояли 250.000 человек армии союзников. 16 октября Шварценберг (Schwarzenberg) и Блюхер предприняли одновременные атаки с севера и юга, которые были успешно отражены. В этот момент Наполеон ещё мог отойти на запад, но он ожидал, что на следующей день прибудут свежие части численностью 14.000 человек, и решил не трогаться с места, очевидно в расчёте, что он сможет добиться настоящей победы. Однако, хотя союзников подталкивали на наступление, 17 октября выдалось спокойным, поскольку они ожидали подкреплений численностью 140.000 человек, подходивших под командованием Беннигсена (Bennigsen) и Бернадота. Поэтому сражение возобновилось лишь на следующий день, когда французов фактически со всех направлений атаковали 300.000 человек. Отчасти благодаря плохой организованности и нерешительности союзников, «великая армия» не поддалась, но занимаемые ею позиции явно невозможно было долго удерживать, и поэтому Наполеон отдал приказ об отступлении в ночное время. Поскольку единственным выходом из ловушки являлась длинная и узкая дамба через болотистую речную долину, этот манёвр был чрезвычайно опасен, но сначала всё шло хорошо: союзники, дезорганизованные и измотанные, отреагировали на отступление лишь через несколько часов после его начала, но даже тогда французскому арьергарду удалось задержать их в предместьях города. Таким образом значительная часть войск Наполеона ускользнула от союзников, их несомненно было бы ещё больше, если бы в начале дня по ошибке не взорвали дамбу. В результате то, что могло бы стать мастерским завершением неудачной кампании, превратилось в катастрофу, не меньше 30.000 французских солдат, которые могли бы легко уйти невредимыми, были либо убиты, либо взяты в плен, а союзники, кроме того, захватили огромное количество имущества и артиллерии. Если прибавить к этому 38.000 человек, которых убитыми и ранеными потеряли французы за три предыдущих дня, не говоря уже о многих тысячах потерянных раньше в этой кампании, удар был таким, что оправиться после него было просто невозможно.

И потери союзников были очень большими — не меньше 50.000 человек. — но победа того стоила: Наполеон сразу же лишился власти над Центральной и Северной Европой. Когда «великая армия» бежала к Рейну, те германские сателлиты Наполеона, которые ещё не присоединились к союзникам — Мекленбург примкнул к союзникам в марте, а Бавария в начале октября — либо переживали крах, либо дезертировали из-под французского знамени, к тому же многие германские части, всё ещё находящиеся на службе в имперской армии, толпами переходили на другую сторону, либо их разоружали. В то время уже была потеряна Голландия, которую французы эвакуировали за первую неделю ноября, впопыхах поручив группе влиятельных купцов и политиков организовать временное правительство для поддержания порядка. И наконец, в Данию вторгся Бернадот и в январе 1814 г. вынудил её заключить мирный договор.

Когда французов заставили убраться за Рейн, Befreiungskrieg наконец явно приобрела вид войны наций, особенно учитывая то обстоятельство, что прежние союзники Франции в большинстве своём поспешно санкционировали формирование значительных сил из добровольцев и ополченцев. Но опять всё было не так, как оно выглядело. Западные ландвер и ландштурм вообще были сформированы только по требованию союзников, как плата за сохранение независимости, и даже тогда это сопровождалось многочисленными протестами, а агитаторы-националисты типа Гёрреса (Gorres) очень скоро обнаружили, что они больше не являются personae gratae. А что касается широких слоёв населения, то свидетельства в этом отношении имеют в лучшем случае противоречивый характер. С одной стороны представляется очевидным, что общественное мнение было на самом деле сильно возбуждено; так, французский посол в Мюнхене писал о решении Баварии примкнуть к союзникам, что Максимиллиан I «не мог в одиночку справиться с общественным мнением, охватившим всю Германию и господствовавшим до такой степени, что он был бы низложен с трона, если бы поступил иначе»[307]. Тем не менее, с другой стороны, в реальности, видимо, особое желание браться за оружие отсутствовало. В Гамбурге, например, новые войска, сформированные в ходе мартовского восстания 1813 г., в значительной части фактически являлись контингентом Королевского германского легиона, присланного из Британии, несмотря на то, что один британский наблюдатель описывал его жителей как «безусловно готовых приложить старания, чтобы помочь правому делу, так же как и все люди, которых я когда-либо видел»[308]. Положение ничуть не улучшилось, когда в конце года на прусских территориях, освобождённых от французов, и в государствах Рейнского союза начали создавать новые армии, призванные воевать за союзников: обитатели этих территорий, уже открывшие, что их освободители зачастую ведут себя так же безобразно, как и французы, теперь обнаружили, что их призывают в армию по нормам, которые значительно превосходят всё то, что требовал Наполеон (например, чтобы удовлетворить квотам, установленным союзниками — обычно четыре процента населения — прежним союзникам Франции пришлось ликвидировать право на замену). Не удивительно, что они поэтому оказывались лишёнными всякого энтузиазма солдатами: во время ватерлооской кампании 1815 г. не меньше 10.000 рейнландцев бежали из прусской армии. А что касается разгрома Наполеона в Германии, то национализм в этом, совершенно очевидно, практически не сыграл никакой роли. Поддержка народом войны была ограниченной, и только Пруссия произвела хоть какие-то реальные изменения в своих военных институтах до разгрома французов в Лейпциге. Более того, даже в этом случае введение всеобщей воинской повинности и формирование ландвера не предупредило