Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

я родился — никто не поставит бюста. Я из Западной Белоруссии, местечко Барановичи. Ведь это у поляков…

Грицевец тогда не знал, что не пройдет и месяца, как родина его будет освобождена и воссоединена с великим Советским Союзом.

Ребенком Грицевец был увезен из Барановичей в Златоуст, где его отец, старый рабочий, служил на железной дороге.

Воспитывался Сергей Грицевец на Урале, в старом заводском гнезде, среди кадровых рабочих, приятелей его отца.

Он с детства мечтал летать. Ловкий белокурый мальчишка вместе с товарищами мастерил деревянные приборы для полетов. Синяки от ушибов не охлаждали летного пыла маленького Грицевца. Это была настоящая страсть.

И действительно, мечта о «воздухе» проходит сквозь всю юность Грицевца. Людям прямой воли и сильных чувств свойственно такое безостановочное стремление к намеченной цели. Грицевец поступил слесарем на завод, стал комсомольцем, а потом и секретарем заводского комитета комсомола.

Работая на заводе, он ни на минуту не забывал об авиации. Он уехал в Оренбург и учился сначала в Оренбургской летной школе, потом в Киевской, потом в Гатчинской, откуда, между прочим, вышел и Валерий Чкалов.

После этого началась простая и вместе с тем удивительная жизнь летчика Грицевца.

Некоторое время Грицевец служил в истребительной авиации на Дальнем Востоке. Уже здесь обнаружились его высокие летные качества. Его яркий талант требовал «шлифовки». Грицевца перевели в одесскую школу высшего пилотажа.

С. Грицевец рассказывает генерал-полковнику артиллерии Воронову и генерал-полковнику танковых войск Павлову о воздушном бое

В труде и в исканиях он вырос в большого мастера летного дела, в виртуозного мастера истребительной авиации.

Вскоре ему случилось применить свое искусство на деле, выполняя специальное задание правительства. Он сделал это так блестяще, так отважно, что был награжден званием Героя Советского Союза.

Затем Грицевец был послан в Монголию.

… В последний раз мы встретились с Грицевцом в один из ясных сентябрьских дней после разгрома японцев. Перемирия еще не заключили. Однако уже два дня не было воздушных боев, и самолеты наши только патрулировали над линией фронта, охраняя границу.

Кое-где на холмах слышались выстрелы. Пехота «прочесывала» сопки.

Следы громадного разгрома виднелись повсюду. Остатки японских штабов, разбитые пушки, остов сгоревшего японского танка, сотни касок, гранат, сумок, бидоны с горючим, ящики сухого спирта валялись на земле. Трупы убитых врагов были присыпаны землей, но не везде. Мы поминутно натыкались в окопах на сраженных японских солдат и офицеров.

Впереди были низкие песчаные холмы и откос с редкими кустами. Мы шли вдоль лощины, покрытой сочной травой. Позади, за желтой осыпью, виднелась река Халхин-Гол: зеленая осока, купающаяся в воде, луга, увалы.

На вершине холма мы повстречали легковую машину, осторожно двигавшуюся среди бесчисленных воронок, вырытых снарядами. Это была черная «эмка», небрежно прикрытая сверху веревочной сеткой, ради соблюдения необходимой на фронте маскировки.

Дверца машины раскрылась и из нее вылезли четверо летчиков. Один из них был Грицевец.

Летчики приехали сюда осматривать места недавних боев.

— Видите, — образовательная экскурсия, — сказал нам Грицевец, улыбаясь. — Пришли в первый раз поглядеть с земли на места, над которыми каждый день летали. Получили отпуск на полдня. Разыгрываем, так сказать, туристов…

На мгновение он стал серьезным.

— Здесь лежит не один десяток самолетов, сбитых нами. Немного же от них осталось! Груда лома, разбитая плоскость, осколки очков… А летели «уничтожать» советскую армию. Я бы в эти места, действительно, устраивал экскурсии. Всех бы врагов Советского Союза привести сюда поглядеть: смотрите и к нам не пробуйте соваться! Вот так, товарищи!..

Затем он простился с нами.

— Мы скоро, кажется, уедем отсюда. Говорят — достаточно поработали. Ну, до свиданья. Надо думать — увидимся с вами еще не один раз.

Лейтенант Г. ЛОГИНОВ

В ЗАСАДЕ

С наступлением рассвета мы были уже у своих машин.

Наше звено получило срочное задание: уничтожить японский самолет, корректировавший стрельбу артиллерии.

Командир звена кратко объяснил нам задачу. Через минуту— мы в воздухе. Построившись правильным треугольником, взяли курс к месту нашей засады.

Чтобы противник не обнаружил нас с воздуха, летели бреющим. На пути, испуганные нашим шумом, подымались с земли и озер стаи птиц. Две дикие козы стремглав понеслись прочь. Видно было, как сверкают их тонкие желтые ноги.

— Эх, хорошо бы сейчас в утренней прохладе поохотиться!

Но вот командир подает сигнал; значит, место посадки близко. Готовимся к посадке, выпускаем шасси, плавно, всем звеном садимся на площадку. Быстро рассредоточились и замаскировали самолеты.

Площадка, на которой мы сели, находилась вблизи линии фронта, и нам хорошо была слышна орудийная стрельба. Мы зорко следили за воздухом, не появится ли самолет противника. Вдруг с командного пункта по телефону нам передали, что замечены японские самолеты-корректировщики. Мы уже были готовы к вылету.

Ага! Вот они, появились. Два самолета! Они кружатся над линией фронта, показывая своей артиллерии, куда стрелять.

Мы снова в воздухе. Летим по-прежнему очень низко. Достигли линии фронта и тут резко взмыли вверх. Японец ходил примерно на высоте 1 500 метров и нахально следил за нашей территорией. Он долго не замечал нас. Когда услышал шум наших моторов, резким движением сделал переворот и, пикируя, стал удирать. Но не удалось ему это. Мы крепко держали его на трех прицелах. Японский самолет так и не вышел из пикирования. На месте его падения появился большой клуб пыли.

Когда мы находились на обратном пути, то далеко в стороне, на территории противника, увидели второй японский самолет-корректировщик, удиравший во всю мочь.

М. РОЗЕНФЕЛЬД

РАЗВЕДЧИКИ

Три часа. Вставайте!

Когда кто-то зажег миниатюрную автомобильную лампочку, все летчики были уже одеты. Откидывая кисейный полог и нагибаясь, они один за другим выходили в степь из своей круглой, наполовину зарытой в землю юрты. Потянуло холодным утренним воздухом, запахом степных трав и дикого лука.

Вышедший из юрты последним погасил свет и плотно прикрыл кисейный полог — от комаров. В непроницаемой мгле степи шелестели быстро удаляющиеся шаги. Черное, беззвездное небо, тихий говор невидимых людей, отрывистый треск пробуемого пулемета. И вдруг в одно мгновение на востоке вспыхнуло красное зарево. Степь еще тонула в темноте, а на горизонте уже разливалось багровое пламя и, точно вырастая из земли, вырисовывались силуэты распластавших короткие крылья истребителей. Они стояли на фоне вспыхнувшего неба, как бы стремясь ринуться с места, и, как всадники, по краям стали летчики.

Заря чуть осветила замаскированную палатку