Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотелось бы знать, что теперь творится на белом свете? Но к сожалению, нам не разрешено политических газет. Одно, чего я никогда не мог терпеть в современных мне газетах, — это их передовых статей, где обыкновенно или пережевываются вчерашние телеграммы, или с самодовольным видом толкуется о таких предметах, с которыми автор лишь несколько минут тому назад спешно ознакомился по энциклопедическому словарю Брокгауза. Но ведь таких статей никто и не принуждает читать, а действительно стоящую чтения вещь — телеграммы — всегда было бы очень интересно просмотреть.
В условиях моей жизни не произошло ничего, ни к лучшему, ни к худшему, после моего зимнего письма. Мою жизнь в заключении вы знаете даже много лучше, чем то, что было перед ней. Только подумать, что за все то время мы не могли обменяться хотя бы одним письмом! Я это очень сильно чувствовал, когда жил на свободе и за границей. Я видел, как другие сохраняли постоянные сношения с родными, а для меня это было невозможно… Вот почему я по временам и рассказываю вам в своих письмах о том или ином событии из заграничной жизни, хотя все это и давно прошло…
В качестве усердных огородников товарищи получили в этом году от коменданта сенсационную новинку: предсказательный календарь Демчинского, выпушенный этой весной. Это, в сущности, простой чертеж, где черными линиями указаны «вероятные» стояния термометра и барометра на лето, определенные в высшей степени легкомысленно по состоянию погоды за прошлые зимы. А красными точками, расставленными в разных местах, обозначены на них несколько дней, за погоду которых автор вполне ручается, так как, по его словам, в эти дни, считая от весеннего полнолуния, погода была одна и та же за много лет, почему он и назвал их «узлами погоды». Сам я не огородник, но очень интересуюсь успехами метеорологии, и, признаюсь, табличка эта заинтересовала меня, хотя я и знал, что еще шестьдесят лет назад знаменитый французский астроном Араго пробовал найти зависимость между погодой и фазами Луны, т. е. руководился тем же самым принципом, но убедился, что ничего не выходит. Начал и я сравнивать погоду с предсказаниями, но увы и ах! В наших местах — что ни узел, то навыворот! А в начале мая, когда был показан самый жаркий день, у нас вдруг пошел лед! Полное разочарование! Даже стихи написал для развлечения своего товарища по прогулке, начинающиеся куплетом:
Лед идет, и холод свинский,
Тучи мрачны, ветры злы,
И сбежал домой Демчинский,
Растеряв свои узлы[55].
Впрочем, я теперь все пишу по естественнонаучным вопросам, и стихи не идут на ум.
Довольна ли ты, Ниночка, своими купаниями в Эдинбурге? Мне очень хочется прочесть о твоих заграничных впечатлениях, особенно потому что сам я никогда не бывал в Шотландии и даже не знал, что около Эдинбурга есть курорт. Перешла ли ты уже в своей художественной школе в последнее отделение «геометрических тел»? Ты покинула Борок еще совсем ребенком и, верно, помнишь его довольно плохо. Там у отца было несколько картин знаменитых художников. Особенно мне нравилась висевшая на площадке лестницы, ведущей наверх, картина Айвазовского, представлявшая море с утесистым берегом вдали, à около берега — корабль, убравший все свои паруса, готовясь к буре. Из других картин мне очень нравилась та, которая изображала Пасху в деревне. Она была очень смешная. На первом плане стояла у крыльца избы телега, наполненная всякими съестными припасами, а около нее причетник перекладывал заботливо яйца из одной корзинки в другую. На крыльце стоял дьячок, которого, очевидно, сильно тошнило, а на земле, под крыльцом, широкобородый мужик благодушно подставлял ему под рот деревянную чашку. Из дверей избы выходил, пошатываясь, батюшка и умильно смотрел на эту сиену.
Все это было написано мастерски; жаль, что не помню имени художника — уж не Репин ли? Я думаю, ты, наверное, забыла все это, ведь ты была тогда совсем маленькая. А я вот помню даже, как однажды подшутил с этой картиной над тогдашним священником. Я его не любил за мелочное самолюбие и за то, что он имел обыкновение каждый раз насмехаться в моем присутствии над Дарвином. Однажды, приехав к нам, он попросил меня провести его по верхним комнатам, чтоб осмотреть картины, которых он еще не видал. Вспомнив об этой картине, я очень обрадовался случаю понаблюдать его физиономию. И действительно, было очень забавно! Перед серьезными картинами он подолгу останавливался с видом знатока; перед нимфами и картинами фривольного содержания конфузливо отворачивался, прикрываясь даже рукавом рясы; а когда, в конце обхода, я сделал так, чтоб он неожиданно очутился лицом к лицу с «Пасхой в деревне», он уже совсем смутился и покраснел, хотя и сделал вид, что ему самому смешно. Я же был чрезвычайно доволен и все твердил про себя: «Это вам за насмешки над Дарвином!»
Лишь после твоего объяснения, Надя, я сообразил, что фотография, о которой ты пишешь, снята на крыльце борковского балкона. А то я все время думал, что это Александр Игнатьевич нарочно разыскал для большей живописности какие-то позабытые Богом и людьми ступени, где-нибудь на задней стороне флигеля или хлебного амбара. Узнав наконец это крыльцо, я сначала наивно удивился тому, как быстро разрушаются деревянные постройки, но вдруг сообразил, что 28 января минет ровно двадцать лет моего заключения, и все мне сразу стало понятно. Может быть, и я в некотором смысле уже похож на это крыльцо, хотя не замечаю этого, и даже кажется, будто я совсем и не постарел за эти двадцать лет, а только стал слабее здоровьем. Может быть, и в самом деле дерево разрушается скорее, чем человек… Ты и представить себе не можешь, как быстро мелькают годы в заключении! Невольно вспоминаешь сказку о заколдованном пире, где по мановению волшебной палочки все пирующие заснули в одно мгновение в тех самых позах, в которых они находились во время пира! И когда, через триста лет после этого, очарование было снято, никто из проснувшихся гостей даже и не заметил, что они спали… Только когда окончили свой пир и захотели разойтись по домам, все вдруг увидали, что очутились в совершенно новом мире, среди незнакомого им поколения…
Это очень хорошо, Катя, что вы
