По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

такое невообразимое? Разве трудно вообразить этих немцев в касках, с автоматами, на мотоциклах? В каких-то кинофильмах были похожие. И на рисунках в журналах…

А вот виселицу со стариком, женщиной и парнишкой в Каспле? Нет, это уже было что-то запредельное. Или эти полицаи, тот же Лёвка Смароков. Или разбомбленный госпиталь. Эта гарь, кровь, грязь и сочились сквозь трещины в стекле… или не в стекле… а в воздухе остекленевшем, как чей-то бессмысленный взгляд, то есть глаз…

Треснувший глаз ей и мерещился. И ночью начиналась морока: будто у нее такие глаза и есть, треснувшие, истекающие грязью, гноем, и она пытается вычистить их, засовывает в трещины ватку, проталкивает их спичкой.

Теперь никогда не проходило чувство голода. Есть всегда хотелось. И досыта поесть никак не получалось. И она с трудом удерживалась, отправляясь к старикам Тамарки Морозович, от того, чтобы не съесть самой хлеб, завернутый в тряпицу, и несколько кусочков сахара.

Старики однажды сказали ей, что приходили два парня, ну из этих, новых полицейских, смотрели документы, все переписывали. Зачем это? И детей переписали. Не хотят ли их куда-то отправить?

– Куда? – переспросила Анна.

– В Германию, – отвечала Ася, маленькая желтая старушка с большими ушами и крупными черными глазами.

На что Елизар, старик с высоким лбом, покрытым тонкими и какими-то трепетными морщинами, с седыми густыми бровями, концы которых закручивались крыльями к вискам, и длинным узким носом, зашелся хриплым каркающим смехом:

– Кому там нужны эти твои мазурики, Аська? Германия культурная страна, а у них, погляди, сопли – как вожжи по грязным рубашкам.

Анна надеялась получить какую-нибудь весточку от Тамары. Но как могло попасть хоть к ней, хоть к Морозовичам письмо, если Тамара служила медсестрой в какой-то советской части?

Сестры и братья Тамары окружали Анну с улыбками, теребили ее, расспрашивали о делах в больнице, о раненых немцах.

Маме не по душе были эти ее походы к Морозовичам. Узнав, что дочь снова навещала их, она хмурилась, ноздри ее носа с горбинкой дрожали, губы сжимались. Она едва сдерживалась, но после одного объяснения на этот счет, все-таки ничего не говорила: тогда в ответ на ее упреки и предостережения Анна выпалила, что если это будет продолжаться, она вообще уйдет! «Куда?» – растерянно спросила мама. «В лес!» – выпалила Анна. И с тех пор мама присмирела.

Но около двадцати касплян действительно были отправлены в Германию с детьми. Говорили, что уехали они добровольно. Может, и так. На управе, на школе и даже на больнице висели плакаты на русском языке с изображенными довольными работниками на приусадебном участке, в цеху:

«Мы едем работать в Германию за мир и лучшее будущее. С приобретенными знаниями, вернувшись на родину, ты всегда найдешь хорошее место!»

«Победа, труд, строительство! Таков лозунг Европы в ее борьбе против большевизма и мирового жидовства!»

А один плакат был почему-то на украинском языке:

«Працюючи в Нiмеччинi, ти обороняэш твою Батькiвщину. Iдь до Нiмеччини!»

И на нем токарь что-то точил на станке со снопом искр, а выше стоял немецкий солдат с автоматом и в каске, как бы оборонявший труд этого рабочего в защитных очках.

Эти плакаты возбуждали любопытство, казались какими-то окнами благоденствия и чистоты в этом мире ожесточения, голода, бомбежек, мыла из собачьих потрохов и вшей, сыплющихся из рваной одежонки детей в грязное корыто. Даже немецкий солдат на плакате был каким-то другим, в самом деле защитником, а не держимордой с закатанными рукавами с его «матка, млеко, яйко!».

Хотя ведь такими же были и советские плакаты, да и фильмы, ну взять тот же «Светлый путь» с Орловой, игравшей полуграмотную домработницу, ставшую стахановкой и депутаткой, или «Бабы» про колхозниц Приволжья… Посмотришь такое кино – и выходишь из клуба и не можешь в себя прийти: где же оно, это все… такое чудное, доброе, искристое, будто шампанское. Уж не говоря о «Веселых ребятах», это все-таки комедия.

Ну кино на то и кино, конечно…

А что, если бы сняли фильм про Касплю? Довоенную, разумеется. Жизнь нелегкая колхозная, грязные промозглые осенние недели, зима с дымами над домами, раньше – выселение кулаков, сброс колоколов с колокольни, митинги… Серо, скучно, страшненько. Но тут является главный герой с пшеничными усами и русыми вихрами, с грустной немного, но какой-то чистой пленительной улыбкой – шкраб Евграф Васильевич Изуметнов. И все полнится чем-то неизъяснимым: путь из варяг в греки, струги, корчаги, дирхемы, таинственные древности и экспедиция в невиданный город Вержавск. И оказывается, село на самом краю великого летописного леса Оковского стоит, леса, полного легенд, сказок.

Сюда же – и плавание на лодке в Горбуны с Сенькой, Ильей к бабе Марте Берёсте.

Ведь можно было бы, так сказать, оживить ее сказки, представить все в лицах, костюмах, как в кино «Василиса Прекрасная» с этой бесподобной Бабой-ягой, которую играет актер Милляр, или «По щучьему велению», где этот Милляр уже играл царя Гороха.

Смешно, конечно, но Аня с большим удовольствием смотрела эти картины. Да и не только она, но и Тамара? и другие взрослые знакомые? и даже старики. Эти фильмы для всех. Вот и по какой-нибудь сказке бабы Марты можно было бы кино снять.

Как интересно она рассказывала про волка-оборотня. Мол, жил-был в далекие времена кудесник, лечил болящих, а ночами оборачивался волком – и ну рыскать по лесам и полям, утром возвращался весь мокрый от росы, и жена его ту росу сцеживала в кувшин, а потом он ею и лечил. Но прослышал епископ в городе о кудеснике и выпросил у князя слуг, те и поехали, побили, пожгли деревню, кудесника схватили, в поруб запрятали при монастыре. Да был там в служках один мальчик, немой, и чаял речь обрести от того кудесника, да и выпустил его, ушел с ним в самую глубь Волжского леса, где была крыничка, из коей все реки истекали: Волга, Днепр и Двина. Испить той воды – заговоришь, да ладно, красиво. Но навстречу им страшный медведь поднялся. И кудесник, обернувшись волком, стал с ним драться. Да медведь его поломал. А мальчик на дереве спасся. Потом его заморские купцы подобрали на Волге, куда он, блуждая, вышел. С ними и вернулся, да уже по другой реке – Двине. А купцы везли своему королю девицу – красавицу Востока. И они друг другу полюбились. Но расстались, когда повстречались с кораблем княжеским. Там признали мальчика и к себе затребовали. Так и расстались. И речь мальчик обрел в