Родник Олафа - Олег Николаевич Ермаков

– Ага, – пробормотал он, – токмо и ворочай…

Посмотрел, щурясь, на Спиридона.

– Эге, со Смоленску… На однодеревке шли али яко?.. На однодеревке?.. Мм… А якая надобность-то? Взняти[360] по Днепру?.. Не по наущению княжескому али там… тиуна? Ни?.. Хто жа бысть тые заеденные бером-то?.. Ловитчики? Бортники?

Спиридон не ведал, что и отвечать. Мухояр бысть бортником. И он кивнул.

– Бортники? – подивился мужик. – В такую-то даль? Неужли коло Смоленску и лесу нетути? Порубили?.. Али чиво?.. – Мужик поскреб щеку, щурясь от дыма. – Дивий ты, малец… Темнишь чего-то. Будут ли бортники в дебрь таку влазить?

Мужик цепко оглядывал Спиридона.

– А не мнихи то бысть? Ни?.. Сам хрещеный?.. Ни?.. Со Смоленску, и нехристь? – не поверил мужик.

Спиридон зачем-то врал, кивал. Мужик качнул головой, засопел вроде как довольно, но ничего не молвил. Спиридон, отворачиваясь, чуял на себе его взгляд, будто те черные жуки и перебирали мохнатыми цепкими лапками его власы, шею, руки.

Спиридону не терпелось вызнать, откуда сам этот ловитчик, куда бежит та река, в каких краях они сидят-то? Он оборачивался, и те жуки тут же цапались за его глаза, повисали на ресницах. И как-то не по себе ему деялось. Вот вроде и радость – человек, а уже и туга какая-то неясная? И морока. Едину-то все как-то понятнее бысть. Се – река, се – древо, се – огнь, а там зверь, птица, рыба, и ты хитришь с имя, то уходишь, то… А рыба-то? Спиридон спустился к воде. Хотел скинуть порты, но вдруг раздумал, при чужом-то человеке. И вошел в воду прямо в портах, поднял морду, вернулся на берег, вытряс двух голавлей да несколько плотвиц.

– А! Рыбицу споймал, – молвил мужик.

Спиридон радостно кивнул, сияя васильковыми глазами. И тут же почуял, как на ресницах-то жуки обвисли. Даже сморгнул и нечаянно мотнул головой, будто стряхивая.

– Ты ее оставь покуда, пущай проклаждаитца, – рек мужик.

И Спиридон сунул внутрь морды камень, перевернул ее вверх раструбом и опустил в воду близ берега. Рыба там забултыхалась и опрокинула морду. Тогда Спиридон, досадуя на неудачу, наполнил котел водою и пустил туда всю рыбу.

А от костра шла чудная воня. У Спиридона уже и слюнки текли. Мужик вынул свой нож и ткнул в одну утку, в другую.

– Ай, будя!..

Он протянул утку на вертеле Спиридону и велел снимать. Тот, обжигаясь, стащил ее и сразу положил на лапник, подул на пальцы. Мужик ухмылялся. Свою утку он начал объедать прямо с вертела, но дал чуть остыть. Потом вспомнил, что не солил уток, и, поднявшись, пошел тяжело и коряво, хоть вроде и невысок бысть, не толст, к лодке, достал из мешка два ломтя хлеба, соли в тряпице, луковицу и вернулся, посолил свою утку, протянул тряпицу Спиридону. Тот взял соль аки велию драгоценность, изумруды да яхонты, и тоже посыпал на свою поджаристую утку. А еще мужик и ломоть хлеба дал да половину луковицы. Терпеть и ждать у Спиридона уж не было мочи, и он, обжигаясь, ухватил зубами утку за бок, потом отломал крыло, мигом его обглодал, там и другое, схватил хлеб, вдыхая его простой и неповторимый и лепший на свете белом дух, и откусил. Мужик, посмеиваясь, посматривал на него и тоже принимался за утку, держа вертел обеими руками, морща плоский толстый нос с большими ноздрями, вздымая высоко брови. Зубы у него были прочные, он и косточки утиные перекусывал с хрустом.

По целой утке и съели. Сидели, утирая жирные губы руками. Усы и борода у мужика лоснились.

– Испить ба… – проговорил мужик. – Тама у лодке баклажка… Тащи сюды.

Спиридон спустился к реке, увидел в носу однодеревки берестяную баклажку, взял ее и принес мужику. Тот хотел отпить, но задержал руку у лица и протянул баклажку Спиридону.

– На, пей ты.

С улыбкой глядел, как жадно пьет Спиридон резкий квас.

– А? – прошал. – Скусный-то?.. Хе-хе…

Приложился к баклажке сам.

– Фуй!.. Хорош… На, попей ишшо.

Но Спиридон отказался.

– Да пей, грю, чиво ломаисси.

И Спиридон еще пригубил. Квас и вправду был вкусен.

Мужик сопел, ковырялся ногтем в зубах, цыкал, гоняя воздух, озирался.

– А таперь и соснуть ба чуток, да?.. Я-то с ранья на ловитве, глухарей бил, уток… Кинь-ка тых веток.

И Спиридон постелил лапника, мужик разлегся, распустив пояс, расстегнув сермягу на груди и брюхе. Поглядел на Спиридона и похлопал широкой ладонью около себя.

– Чиво мнёсси? Лягай, отдыхни возле Молявы Рабушки… Хе-хе, то я и есть: Молява Рабушка… А тебе якоже звати?.. Ай, да ты же немко… Ну, ну, ложися.

Но Спиридон вылежался за ночь, и хоть охмелел от такой-то еды, но валяться не хотел. Мужик полежал с закрытыми глазами и снова покосился на него.

– Да иди сюды, дивий ты малый, – опять позвал он. – Не пужайси, али мнишь, кусаюся? Хе-хе. Не ведал, што смольняне трусоваты-то.

И Спиридон сел рядом. Мужик потрогал его плечо, рубаха на нем была рваной.

– И тебе бер зацепил никак?

Спиридон кивнул.

– У-у-у…

Мужик гладил его по плечу.

– А ты малый ключимый, справный…

Мужик зевнул и отвалился, раскинув длани… Бормотал, зевая:

– Ранехонько встамши… Соснуть чуток… хмарры… Потом в весь поплывем, малый…

Он еще поерзал ногами, покряхтел да и вдруг захрапел, разинув рот.

Спиридон посидел, потом встал, походил. Нагнулся за баклажкой. Утку-то он знатно посолил, теперь нутро пекло. Покосился на мужика, отпил квасу.

Что было делать?

Поглядывал на однодеревку. Хороша лодочка-то, вот на такой бы и плыть да плыть, куды речка поведет…

Солнце пригревало, и Спиридон тоже разомлел, полез в свою вежу, прилег, не заметил, как и уснул.

Снов не было, как вдруг сразу волк ему бросился лапами в лицо. Отрок открыл глаза.

– Оле! Оле! Тш! Тш! Чиво брыкаисси?! Ну?.. Иди сюды… Я ж не истаяти тебе хочу, а токо… взвеселитися малость, – хрипло баил мужик с заспанным лицом, надвигаясь на Спиридона.

Спиридон дернулся, но тот повалил его мощной дланью, дохнул в лицо жаром. Спиридон замычал, извиваясь, схватился за живот.

– Э…э…э? Чиво? Чиво?.. – с кряхтеньем прошал мужик. – Поиграй мене удом, да и усё…

Спиридон сгибался, держась за живот.

– Прихватило?.. Обожрался?.. Хе-хе… То бывает… с голодухи-то… Иди.

Спиридон и вправду чуть отбежал, сдернул порты да с треском опростался. Мужик хрипло смеялся, выглянув из вежи и следя за ним.

Спиридон натянул порты, не зная, что дальше делать. Мужик указал на реку.

– Помыйси, ага. Добре, добре, разит от тебе, яко от падали… Давай, сбегай, сполоснися, – сказал тот и повалился на спину, начал стаскивать порты.

Спиридон сошел к реке, вдруг мгновенно жалея о копье… Да чего уж! Зато взамен он возьмет это. И он содвинул быстро однодеревку ту легкую, верткую в воду, сильно толкнулся, прыгнул в нее, схватил весло и начал выгребать. Лодчонка враз оказалась на середине и покатилась по речке.

Греб и греб, да слишком шумел веслом.