Гербовый столб - Валерий Степанович Рогов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ветлугину вспомнилось, как три дня назад секретарь комитета профсоюза Джералд Кеннеди протяжно вздыхал, говоря ему:
— О-о, Шин О’Хагэн теперь другой человек... Совсем другой... Он больше не верит, что тред-юнионы что-то могут... Совсем не верит... А что могут тред-юнионы? В такой ситуации — ничего!
Джералд Кеннеди — типичный тред-юнионист и по неповоротливости мышления, и по неподвижности убеждений, сформированных лет тридцать назад, когда в британских профсоюзах признавалась лишь экономическая борьба.
Но он и типичный ирландец. Джералд Кеннеди — мужчина крупный, тяжеловесный и достаточно крепкий в свои шестьдесят три года. У него медное налитое лицо и гладкая, плоская лысина, обрамленная чисто-белым пухом. Из-под пучков бровей на мир ясно смотрят по-отечески заботливые голубые глаза. Он то медлителен, то быстр — в словах и движениях; и очень искренен.
Джералд Кеннеди неподдельно и шумно недоумевал: отчего же, в самом деле, Шин О’Хагэн наотрез отказался видеть кого-либо из них? Из своих профсоюзников!
— Попробуйте вы, — неожиданно предложил он. — Вот вам телефон Бюро информации об узниках блока «Эйч». Оно существует официально, хотя и полулегальное, — приглушенно, с оглядкой объяснил он. — Возглавляет его некто Десмонд Маккун. Свяжитесь с ним. Иностранным корреспондентам он иногда доверяет. Но вообще-то, — опять протяжно вздохнул Кеннеди, — о-о, они озлобленные ребята. К Шину даже отца родного не допускают. Лишь младшего брата... Патрика.
— Почему? — удивился Ветлугин.
— А кто его знает, — неопределенно ответил Кеннеди. Он достал из стола трубку, торопливо набил табаком, зажег. Часто задымил, раскуривая: трубка посвистывала. В клубах дыма отчаянно закашлялся, прослезился. Наконец в удовольствие затянулся. — Извините. Морской табачок. Все покрепче хочется. Так вот, — продолжал Кеннеди. — О чем мы? Ага, о Патрике. Шустрый мальчишка. Кем он вырастет, не знаю.
— А что отец? — спросил Ветлугин.
— Переживает, — односложно ответил Кеннеди. Подумав, добавил: — Теренс О’Хагэн — мой давний приятель, шопстюард[14] из доков. За эти месяцы ужасно постарел. Ему ведь тоже досталось. Чуть было не утопили.
— За что? Кто? — удивился Ветлугин.
— Разве узнаешь? — покачал головой Кеннеди. — Хорошо еще, что услышали крики. А то бы, о-о, — и он махнул рукой. — В общем, понятно. Спрашиваете: кто? Может, лоялисты[15], а может быть, и парни из спешл-бранч[16] . Разве в Ольстере что-нибудь поймешь? А Теренсу до сих пор подсовывают записки с угрозами. Но он не сдается. Правда, сильно постарел, — повторил Кеннеди. — Совсем старик... А ведь моложе меня.
— Можно с ним встретиться? — поинтересовался Ветлугин.
— Лучше не надо, товарищ, — твердо сказал Джералд Кеннеди, немигающе глядя в глаза Ветлугину. — К его несчастьям тогда добавятся новые. — Он опять раздымил с посвистом трубку и твердым дубленым пальцем вдавил горячий пепел поглубже. Трубка перестала посвистывать. В задумчивости он затянулся. Доверительно спросил: — Понимаете почему? — И сам ответил: — Нет, конечно. Однако кто вы? Журналист из Советского Союза. Значит, красный. Что же тут объяснять? А Терри О’Хагэну сейчас это не нужно. Ему еще пятерых детей ставить на ноги.
Он дружелюбно улыбался:
— А Теренс с радостью бы с вами встретился. Он любит русских. В войну плавал в Мурманск. Помните знаменитые караваны? О-о-о, их нельзя не помнить! Однажды их транспорт торпедировала немецкая подлодка. Всего лишь четверо спаслись. Среди них и наш Терри. Теренс О’Хагэн всегда говорит: если бы не русские, то Гитлеру хребет не сломали бы. Это действительно так, товарищ.
Джералд Кеннеди весело сверкнул глазами.
— Тут как-то заходит ко мне Терри. Его теперь в доках Кавалером русалок зовут... («Ах, эти ирландцы! — подумал тогда Ветлугин. — И в трагических ситуациях отыщут юмор!..») Ну, спрашиваю его: какие они там, русалки? Ты, говорю, их уже дважды пощупал. Сначала в Северном море, а теперь у нас в доках. Чем они тебе не нравятся? Ну, он, конечно, насупился, молчит. А я ему говорю: ну, раз не нравятся, то держись осмотрительней. Терри этак на меня глянул и распахивает куртку: на, приятель, гляди! Я аж ахнул. Что же, вы думаете, у него под курткой? Спасательный самолетный жилет!
Джералд Кеннеди колыхался большим телом в неподдельном смехе. Посерьезнев, с грустью закончил:
— Это не что иное, как Ольстер, и так мы живем, товарищ.
Ну вот и указанный паб[17] «Три петуха»: угол Кроггэн-плейс и Фоллс-роуд. От него третий дом под номером восемь. Но что это?! Не дом, а развалины, будто после бомбежки: торчат две стены, удерживаемые перекрытием верхнего этажа. А между ними — груда обломков. Вот так история! — думал Ветлугин.
Он растерянно стоял на скользком булыжнике маленькой тупиковой улочки. Недоуменно оглядывался: низкие двухэтажные дома постройки прошлого века. Мокрые, потемневшие стены с выщербленными кирпичами, с пустыми затаившимися окнами, с плотно закрытыми дверьми. Похоже, что дома необитаемы.
Он чувствовал на себе десятки настороженных, недружелюбных взглядов и понимал, что за ним следят. Из «Трех петухов»? Конечно. А может быть, и из этих домов, лишь кажущихся мертвыми.
Но зачем понадобилось устраивать проверку? — думал он. Ведь утром Десмонд Маккун глухим, далеким, будто замогильным голосом, но все же четко произнес: «Кроггэн-плейс, восемь, третий дом от паба «Три петуха». Однако же Джералд Кеннеди упомянул: полулегальное Бюро информации... Значит, надо позвонить по телефону. У них свои правила и требования. Но откуда звонить? Пожалуй, лучше всего из «Трех петухов». Похоже, это они и подразумевали...
Около входа в паб его остановил мальчишка лет двенадцати. Он был одет в нейлоновую куртку и кепочку. Личико — острое и милое, как у ежика. Глаза — быстрые, смышленые. На левой щеке длинной дугой розовел шрам.
— Мистер, купите снаряд, — развязно предложил Ежик.
— Какой снаряд? — не понял Ветлугин.
— Раббер-буллет[18]. — Мальчишка с трудом вытащил из кармана диаметром с бутылочное дно, длиной в ладонь лоснящуюся черную пулю, которая по своим размерам, конечно, больше соответствовала снаряду. — Самая настоящая,
