Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

С расчетом на вечерние посиделки, на ночные вылазки к холодильнику и на обратную дорогу они накупили столько еды, что самим невольно показалось, будто они объедают жителей поселка, да и цены здесь были не под стать городским. Им даже неудобно было, но хозяин заверил, что в курсе того, сколько они заплатили бы за такой стол в городе, но наживаться на них никогда не стал бы.

— Поверьте, мне так приятно сейчас видеть вас, ценящих мой труд и заботу о гостях. Эх, мой отец знал, что говорил: «Будешь делать свою любимую работу — станешь счастливым, когда увидишь какими полезными окажутся ее плоды». Он сейчас счастлив на небе, видя каким счастливым стал его сын.

Стол быстро заставлялся посудой, закусками, салатами, разнообразными сырами и колбасами, свежими хлебами различных сортов. Потом принесли два кувшина с вином, и пока его разливали по глиняным кружкам, Аарон улучил момент и вбросил фразу, несколько озадачившую начинавших пировать друзей.

— Увы, моя история подошла к концу, но все же еще не закончена.

— Ой, прости, Аарон. Мы отвлеклись на разговоры со здешними. Надо было, наверное, сначала дослушать, потом заходить, — всячески пытались оправдаться голодные путешественники, но он убедил их не беспокоиться на этот счет.

— Я сам приостановил свой рассказ, потому что мне нужно правильно его закончить. Я успел сказать о том, что мама с друзьями решили до конца третьего курса не распространяться по поводу работы. Но ее все еще беспокоила судьба профессора. Все реже и реже встречая его в университете, она замечала, как он менялся, становясь все более замкнутым. Уже работая стажером, она как-то поинтересовалась о возможности дополнить их группу новыми специалистами.

«Если это действительно хорошие ребята, то почему бы и нет? Запомни, Стелла: каждый человек уникален, каждый человек может обладать уникальным взглядом на проблему, может предложить неожиданное решение, а мы таких людей всегда оцениваем по достоинству», ответил ей менеджер.

Аарон взял паузу, и молчал до тех пор, пока его не спросили:

— Ты все еще думаешь как закончить рассказ?

— Это мама все еще думает, как закончить этот рассказ. Она только успела сказать, что до сих пор не может простить себя за то, что из всего, что сказал ей в тот день менеджер, в ее голове засело лишь одно слово: «ребята». И еще она рассказала о том, что недавно случайно встретила профессора — слабенького, сгорбленного старика со спутанной, неаккуратно подстриженной бородой, но в неизменном костюме-тройке, давно уже вышедшем из моды. Он медленно шагал по тротуару ей навстречу, опираясь на поношенную, но изысканную трость и неся в авоське хлеб, сыр и банку сметаны. То был легко узнаваемый, самый дешевый хлеб из продуктовой лавки, находящейся недалеко от дома, самый обыкновенный сыр и сметана в баночке среднего размера. Все это свидетельствовало об уровне его… не могу даже это слово сказать… благосостояния, а очки с мутными толстыми стеклами вдобавок к общей картине свидетельствовали о сильно ухудшившемся зрении, которое ему, скорее всего, никто никогда не восстановит.

Когда они поравнялись, мама негромко окликнула его.

«Профессор?»

Он прошагал еще пару-другую шагов, потом остановился, повернулся и внимательно посмотрел на маму. Вдруг лицо его засияло и он, так же негромко, но так же эмоционально насыщенно, сказал:

«Стелла! Вот это встреча! Прости, я не узнал тебя, хотя должен был. Ты такая же молодая и красивая.»

«Что вы, профессор, я уже не та, а вот вы, как всегда, при параде, как я погляжу.»

«Да что уж там, парада-то никакого и нет. Ну, может и при параде, зато не при деле. Я всегда говорил, что когда человек перестает производить материальные блага его нужно выбросить на помойку. Все через это пройдут.»

«Нет, профессор, не думаю, что это правило распространяется на всех. Кто-то может и сдается, а кто-то находит желание жить мелочами, которые окружают нас.»

«Во всяком случае, на моей родне оно работает идеально. Когда меня вышвырнули из университета я какое-то время еще надеялся найти другую базу для своей работы, но меня никто не захотел взять к себе. Если бы я знал, куда можно было бы обратиться хотя бы для того, чтобы формально быть зачисленным, я бы согласился на все условия, лишь бы спокойно заниматься своей математикой после работы, зная, что кусок хлеба мне обеспечен. Но кому нужен был я тогда?»

При этих словах у мамы защемило сердце. Видимо, она сильно изменилась в лице, потому что профессор поторопился ее успокоить.

«Ты не переживай, все уже позади, я получаю заслуженную пенсию, каждый день выхожу на прогулку, поддерживаю себя в форме. Вот только голова уже не та. Если смотреть в целом, со мной произошло то же, что и с моим отцом, когда он уехал за границу чтобы заработать немного денег, чтобы после вернуться и купить дом. Кому-то здесь не понравилось мое отношение к работе, к правде и к жизни, а там его попросили не вмешиваться в процесс работы, хотя отец просто пытался указать на слабые места в производстве именно с целью его улучшения. Кто-то подумал, что он начал копать под него, и в один прекрасный день его просто уволили. Плюс ко всему, ему припомнили чрезмерное увлечением табакокурением. «Курил бы простые сигареты, так бы хоть нам время наше сэкономил, а себе — здоровье», укоряли они его. Говорили, что он все сильнее и болезненнее кашлял, однако продолжал курить. Очень скоро он остался без средств к оплате жилья, а потом уже и к существованию. О том, чтобы купить билет и вернуться сюда и речи не было. Он даже попытался совершить преступление, чтобы его экстрадировали на родину, но вместо этого отца просто подержали в заключении, хорошенько поизмывались над ним и выкинули на улицу. Он превратился в бродягу. Последнее, единственное связывавшее с домом звено, что оставалось у него, была…»

Профессор привычным движением левой руки полез в карман и достал…

«… вот эта трубка, которую он чудом смог переслать мне через случайно встретившего его на улице чужого города