Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

С каждой неделей Аннаб получал всё больше сведений о сражениях, цифра погибших росла столь стремительно, что от ужаса начинало тошнить. Церкви ломились от количества прихожан, усердно молящихся за воюющих. И Альжбета была одной из них. За эти недели она почти перестала бояться Аннаба, общества, которое Вильхельмина принимала в своем роскошном вдовьем доме.

Ишмерай перестали посещать кошмары во сне, и девушка видела лишь жемчужные звёзды, которые она держала в руках своих. И в свете их виделись ей разные чудеса — волнующиеся моря, тревожно бьющие о скалистые стены, на брег ночной выбрасывающие обломки несуществующих кораблей. И по берегу этому, то исчезая, то вновь появляясь, танцевали тени. Они танцевали, приветствуя тьму и звёзды, приветствуя бескрайность моря и тишины.

А на краю скалы одиноко стоял человек, и плащ развевался траурным одеянием за его спиной. Этот человек снился Ишмерай каждую ночь, каждую ночь он поднимался на неведомые скалы, подходил к краю и неподвижно стоял, глядя вдаль. Кто он? Кого ждал? О чем думал?…

Часто снилось ей, что она плавает по морям, говорит на разных языках, путешествует по разным городам и государствам. Она ищет в них утешения, бежит от тоски и ищет то, чего давно не существовало, что никогда не суждено было ей отыскать. Она забыла свой дом, своих родных и любимых, сердце её накрыл мрак, и за бездонным мраком Ишмерай уже не могла отыскать себя.

Но больше всего угнетало её осознание, что ничто и никто не говорит с нею во сне: она не слышала ни пения Атанаис, ни зовущий голос в Кедар. Ишмерай была одна в своей непривычной тишине, и ей оставалось только ждать Александра, молиться о нём и играть роль подруги Вильхельмины Райнблуме.

Вильхельмина любила посмеяться. Её красота, добродушие и веселый нрав привлекали бы непременно всех, если бы не её чрезмерная любовь к себе. Она восхищалась собой, гордилась, не могла наглядеться на себя. Её нисколько не тревожила война и всё ярче разгорающиеся вокруг Кабрии костры.

В июне Ханс Вайнхольд, не обращая внимания на по обыкновению дурное настроение жены, сообщил, что они все вместе едут в край горных озёр и берут с собой Альжбету. Девушка была приятно изумлена — она много слышала о красоте этого края.

С Мартой Вайнхольд и её бесконечными мигренями было трудно собраться в путь, и день отъезда все откладывался.

Июнь был удивительно хорош в Аннабе — зелень придавала ему изумительно богатый вид. Альжбете нравилось выходить за пределы города и бродить по зелёным холмам, раскинувшим малахит своих пальцев на солнце. Холмы эти напоминали Карнеолас, и иногда ей чудилось, что она вернулась.

А в середине июня, накануне отъезда, в лесочке на краю Аннаба к Альжбете решительно подошёл незнакомый мальчик лет тринадцати и протянул ей свёрнутый лист бумаги.

— Благодарю тебя, — изумлённо проговорила она и протянула ему несколько монет.

— Он платит мне, — ответил мальчик и испарился так же внезапно, как появился.

Когда Альжбета развернула аккуратно сложенное письмо, она тихо вскрикнула: листок был исписан шифром её отца.

«Ты можешь доверять мальчишке, Ишмерай, — писал ей Александр. — Быть может, когда-нибудь он предаст нас, но не теперь… Пообещай мне, что сожжёшь это письмо, как только прочтёшь. Никому его не показывай. Никто не должен ни черточки увидеть в этом послании — в Кедаре сжигают и за просто так нарисованные на песке узоры. За тобой следят. Хладвигу доносят о каждом твоём шаге — будь осторожна, нигде не ходи одна. Держись ближе к Вильхельмине. Если она заметит слежку и подумает, что следят за ней — она поднимет такой скандал, что Хладвиг сам сожжёт себя на костре. Не тревожься, я жив и здоров, — и это всё, что я могу тебе сообщить о себе. Каждый день погибают десятки солдат, и кровь их до краёв наполняет Кедарскую землю. Каждый день здесь грохочут орудия и трещат костры. Суды работают без устали. Я никогда не видел, чтобы люди погибали в таких количествах. Я не знаю, чьи молитвы спасают меня, но я ещё жив. Я научил тебя этому шифру достаточно, что-то ты знала ещё до меня. Поэтому ты должна мне написать такое длинное послание, которое только сможешь. И написать поскорее. Надеюсь, я вернусь до наступления холодов. Говорят, Аннаб очень красив весной и летом. И говорят, ты хорошеешь с каждым днём… Молись не обо мне, молись о мире. Изумрудноокое Солнце…»

Ишмерай сползла по стволу на колени, прижалась лицом к значкам, которые выводило его перо, и тихо заплакала от тоски и радости. Живой. Живой!..

В шифре её отца нашлось место и для её имени, написание которого придумала герцогиня Атии. Оно писалось значками «Солнце», «изумруд», «глаза». Александр не любил употреблять его, говоря, что оно слишком мягкое и приторное для столь грубой и неотесанной девчонки.

Даже если он никогда не станет называть её так, ему придётся выводить эти значки, снова и снова. И когда-нибудь он ласково поглядит на неё, как мог глядеть только он, улыбнется, как мог улыбаться только он, и скажет ей:

«Мое одинокое Изумрудноокое Солнце…»

Глава 13. Возмездие

И застелил туман землю, накрыв её серебряным плащом, повиснув на скрюченных пальцах деревьев слезами дождя. Дни плакали, плакала земля, плакал лес, тихо плакали фавны, ведя свои тихие чарующие аваларские песни. Акил встревоженным напряженным взглядом следил за герцогом, то сжимая, то разжимая кулаки, готовясь отразить атаку врагов, если таковые были в этом страшно молчаливом лесу. Лорен Рин мрачно оглядывался и с тревогой поглядывал на Гаральда Алистера, изможденного, ещё больше поседевшего.

Герцога с трудом угомонили, когда он закончил расправляться с одними пленными и принялся за других. Атийцы и карнеоласцы в ужасе глядели на господина Атии, облитого кровью убитых им врагов, боялись подступиться к нему. Даже Лорен Рин не мог дотронуться до него, чтобы даровать ему успокоение. Лишь фавн Сибелир умерил его неистовый гнев и увёл с поля боя.

А на следующее утро Гаральд Алистер, проведший ночь без снов, заявил, что должен отправиться на поиски Ишмерай. Оставив основные силы