Упражнения в стиле - Раймон Кено

Я не могу покинуть область стихотворений с фиксированной формой, не упомянув о пантуне[*]. Эта форма малайского происхождения появляется в примечании к «Восточным мотивам» (1828)[*]. Говорят, что ее разрабатывали Шарль Асселино[*], Теодор де Банвиль и Сифер[*].

Пантун состоит из ad libitum[55] катренов (буквы обозначают целые строки, одна и та же буква с апострофом или без — одну и ту же рифму:

Чтобы получить совершенный пантун, необходимо, чтобы «от начала и до конца поэмы движение в двух направлениях происходило параллельно», одно — в двух первых строках каждой строфы, другое — в двух последних. То есть А в конце поэмы обязано поменять семантическую область. И здесь существует указание на потенциальное многообразие.

Теперь перейдем непосредственно к самим работам УЛИПО. Я выбрал три примера, из которых третий до некоторой степени покидает область потенциальной литературы и затрагивает количественную лингвистику — ради чего мы, в общем-то, здесь и собрались.

Эти три примера выбраны из сорока возможных; я могу лишь вскользь упомянуть антирифму[*], антерифму[*], пересечение романов[*], касание сонетов[*] и т. д. и ограничусь следующими примерами:

1) избыточность у Малларме,

2) метод S + 7 (принадлежит Жану Лескюру),

3) изоморфизмы (общую теорию разработал Франсуа Ле Лионнэ).

1. Избыточность у Малларме

Возьмем сонет Малларме[*]:

Le vierge, le vivace et le bel aujourd’huiVa-t-il nous déchirer avec un coup d’aile ivreCe lac dur oublié que hante sous le givreLe transparent glacier des vols qui n’ont pas fui!

Un cygne d’autrefois se souvient que c’est luiMagnifique, mais qui sans espoir se délivrePour n’avoir pas chanté la région où vivreQuand du sterile hiver a resplendi l’ennui.

Tout son col secouera cette blanche agoniePar l’espace infligé à l’oiseau qui le nie,Mais non l’horreur du sol où le plumage est pris.

Fantôme qu’à ce lieu son pur éclat assigne,II s’immobilise au songe froid de méprisQue vêt parmi l’exil inutile le Cygne[56].

Я осуществляю хоккуизацию этого сонета, то есть стираю его, сохраняя лишь рифмующиеся элементы; иными словами, используя математический язык, я рассматриваю сужение сонета до его рифмующихся элементов. (От себя я добавил субъективную пунктуацию.)

Aujourd’huiIvre,le givrepas fui!

Luise délivre...où vivre?L’ennui...

Agoniele nie,pris,

assignemépris,Le Cygne.

И что это дает? Во-первых, получается новое стихотворение, которое, право, недурно; когда вам предлагают хорошие стихи, не стоит жаловаться. Во-вторых, возникает ощущение, что и в урезанном виде в стихотворении остается ничуть не меньше, чем в целом; вот почему я говорил об избыточности. В-третьих, даже не достигая этого кощунственного предела, можно, по крайней мере, сказать, что сужение по-новому освещает изначальное стихотворение; оно не лишено истолковывающего смысла и способно внести определенный вклад в интерпретацию произведения.

Возможно, следующий пример еще нагляднее[*]:

Ses purs ongles tres haut dédiant leur onyxL’Angoisse, ce minuit, soutient, lampadophoreMaint rêve vespéral brûlé par le PhénixQue ne recueille pas de cincraire amphore

Sur les crédences, au salon vide: nul ptyx,Aboli bibelot d’inanité sonore(Car le Maître est allé puiser des pleurs au StyxAves ce seul objet dont le Néant s’honore).

Mais proche la croisée au nord vacante, un orAgonise selon peut-être le décorDes licornes ruant du feu contre une nixe,

Elle, défunte nue en le miroir, encorQue, dans l’oubli fermé par le cadre, se fixe,De scintillations sitôt le septuor.

Получаем:

Опух?Lampadophore...Phénix?Amphore...

Nul Ptyxsonoreau Styxs’honore.

Un or?le décor...Une Nixe

encorse fixeseptuor...

Грусть оказывается лампадоносной, как и оникс; амфора имеет форму Феникса. И наконец, можно догадаться, что такое септуор[57], в котором большинство толкователей видят семь звезд Большой Медведицы, но возможно, это еще и семь редких рифм в этом сонете.

Не все стихотворения хоккуизируемы, не всякое стихотворение позволяет себя перерабатывать и обрабатывать подобным образом. Не всякое стихотворение способно устоять перед такого рода обработкой. Думаю, это нетрудно объяснить: у Малларме вообще, а в его сонетах особенно, каждая строка — это маленький мир, цельная единица, смысл которой, так сказать, концентрируется в рифмованном элементе, тогда как у Расина или Виктора Гюго, а еще больше у Мольера и Ламартина, смысл, так сказать, перебегает через рифмы и на них не задерживается; зацепить его там невозможно. Тем не менее сон Аталии[*] вполне можно хоккуизировать:

Nuitmontrée...Раréеfierté...Empruntévisage:outrage.Moi,toi:redoutables,épouvantables.Se baisser,embrasser,mélangefange:affreux.

Отметим, что если хоккуизация — сужение, то расширение таких «хокку» — не что иное, как буриме.

2. Метод S + 7

Метод заключается в том, что берется текст и каждое существительное в нем заменяется на седьмое по счету существительное, которое следует за ним в словаре. Разумеется, результат зависит от используемого словаря. Естественно, что цифра 7 — произвольна. Само собой разумеется, что, если взять словарь, скажем, из двух тысяч существительных и использовать метод S + 2000, мы получим изначальный текст. Можно также использовать методы V (глагол) + n, Adj (прилаг.) + p и т. п. и их комбинировать; кроме того, n, p не обязательно должны быть константами.

В № 17 «Досье Патафизического Коллежа» можно найти примеры. Результаты не всегда интересны, но порой просто поразительны. Похоже, что только хорошие тексты дают хорошие результаты. Причина (качественной) связи между исходным текстом и окончательным текстом остается загадочной; вопрос — открытым.

Заметим, что если обратный хоккуизации прием, — буриме, то противоположность S + 7 — криптография (по крайней мере, один из ее разделов): имея текст, обработанный этим методом, требуется восстановить оригинал.

3. Изоморфизмы

Взять какой-либо текст и составить из него другой, используя те же самые фонемы (изовокализм, или изоконсонантизм, а еще лучше, изофонизм и изосимфонизм) или ту же самую грамматическую схему (изосинтаксизм). Видно, что метод S + 7 — один из цифровых и лексикографических вариантов изосинтаксизма.

Вот пример изовокализма[*]:

Le liège, le titane et le sel aujourd’huiVont-ils nous repiquer avec un bout d’aine ivreCe mac pur oublié que tente sous le givreLe cancanant gravier des coqs qui n’ont pas fui

Un singe d’ocre loi me soutient que c’est luiSatirique qui sans versoir se délivrePour n’avoir pas planté la lésion où vivreQuand du puéril pivert a retenti l’ennui

Tout ce pore tatouera cette grande agoniePar l’escale intimée au poireau qui le nieMais non l’odeur du corps où le curare est pris

Grand pôle qu’a ce pieu son dur ébat assigneII cintre, ô cytise, un bonze droit de méprisQue met parmi le style obnubilé le Cygne

Исходный текст вновь заимствован у Малларме[58]: как мы видим, сонеты Малларме — отборный материал, наподобие дрозофил в генетике.

Я сохранил последнее слово, чтобы вызвать в памяти исходный текст; так первые кубисты иногда рисовали в углу своей картины, например, гвоздь-обманку.

От изосинтаксизма мы плавно переходим к тому, что я назвал (возможно, ошибочно) матричным анализом языка. Здесь мы покидаем область чистой потенциальной литературы и подступаем к границам количественной лингвистики.

Образование фразы можно сравнить с произведением двух матриц, элементами которых являлись бы слова: одни (левая матрица) оказываются формантами, другие (правая матрица) — означающими. Я полагаю, что такие понятия, как фраза, формант и означающее, не нуждаются в пояснениях. Под фразой я понимаю то, что принято заключать знаком пунктуации, содержащим по меньшей мере одну точку. Означающие — существительные, прилагательные и глаголы, а форманты — все остальные слова, включая различные формы глаголов быть и иметь[59]. Итак, слова французского языка делятся на два непересекающихся множества. Произведение двух словесных матриц дает матрицу фраз в соответствии с классическими правилами умножения матриц.