Плач богов (СИ) - Владон Евгения

5 фурлонгов приблизительно равны 1,0058 км

Глава тридцать четвёртая

Каким-то чудом, но ему всё-таки удалось высвободиться из временного оцепления и даже ощутить что-то близкое к физической свободе (не исключено, что даже мнимой). Хотя после того, как он взбежал по лестнице в три прыжка на второй этаж и свистнув Пайку короткой командой следовать за ним наверх, с чувством кратковременной лёгкости от совершённого избавления Хейуорду пришлось вскоре распрощаться. Достаточно было увидеть знакомую дверь среди других схожих закрытых комнат в противоположном от лестничного пролёта крыле дома, и от былой непринуждённости не осталось и камня на камне.

Стучать не стал. Сразу толкнул массивную панель из лакированного дуба, не задумываясь над возможными последствиями от предстоящего шага. И так же вошёл, молча, почти бесшумно, неосознанно хмурясь и оглядывая выученные наизусть апартаменты без наличия какого-либо интереса к данному месту вообще. Пайк тоже особо никуда не рвался, придерживаясь правой ноги хозяина и лишь интуитивно приподнимая то одно ухо, то другое, либо потягивая воздух влажным носом в определённом направлении, а, если быть точнее, в сторону сквозного проёма смежного помещения, служившего для его хозяйки и рабочим кабинетом, и комнатой отдыха одновременно.

Долго не раздумывая, Киллиан повернул к кабинету, неспешной походкой преодолев немалое расстояние к намеченной цели. Ещё внизу, на первом этаже глаза успели привыкнуть к плохо освещённому пространству, скрытого от внешнего мира обособленного измерения. Несмотря на то, что здесь были высокие окна и пропускали дневной свет в достаточном избытке, ощущение некой ирреальности и исключительной атмосферы окружающего места нисколько не поубавилось и не приуменьшило своего психоделического воздействия на здравый рассудок.

До боли знакомые вещи. Массивная мебель из натурального дерева и дорогостоящей обивки (особенно кожаной в кабинете). Он мог ходить по этим комнатам с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться обо что-нибудь или наткнуться на что-нибудь. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, без труда отыщет все свои детские тайники (или чьи-то чужие); не глядя перечислит стоявшие на полках двух книжных шкафов все имеющиеся на этот момент книги, фотоальбомы и прочие внушительные гроссбухи, как частного, так и хозяйственного содержания.

Царство Адэлии Вэддер, где в каждом присутствующем предмете застыла неподвижной фактурой устаревшего материала целая жизнь в несколько долгих лет, разбитая на тысячи молекул скрытых от чужих глаз всевозможных историй. Простых и незначительных, трагических и драматических. Забытых людьми, но не этими вещами. Некоторые врывались в сознание только от соприкосновения взгляда с их носителями. Казалось, обернись, и из закрытых дверей смежной спальни выскочит маленький мальчик с аккуратной стрижкой почти чёрных волос. Проскочит мимо и что-то восторженно выкрикивая на ходу, вбежит в кабинет. (Папа!.. Папочка! Я видел, как ты приехал и что-то держал в руках. Это для меня? Ты мне что-то привез из Либугра?..)

И ты сам, поддавшись внутреннему порыву, невольно шагнёшь следом за ним, продолжая грузно хмуриться и кое-как сдерживаясь, чтобы не тряхнуть головой, в попытке избавиться от этого болезненного видения. Посмотришь вначале по старой привычке в сторону окна на огромный рабочий стол и внушительное кожаное кресло, будто проверяя, не сидит ли там за привычным занятием знакомая фигура. И, конечно же, почти сразу услышишь из глубины второй половины кабинета (самой тёмной, ещё и отделённой тяжёлыми плотными портьерами по потолочному карнизу) звучный мужской баритон – низкий, бархатный, буквально пробирающий до поджилок необычной тональностью идеальной дикции без намёка на какой-либо отличительный диалект:

- Что-то ты долго сюда добирался. Я посылал за тобой несколько дней назад…

Но обернёшься не сразу, моментально вобрав каждой клеточкой ложно расслабленного тела мощнейшую ауру чужого присутствия. Намеренно повременишь, то ли собираясь с духом, то ли делая вид, что каждое из твоих движений продиктовано лишь собственной на то волей и выбором.

- Пайк, старина, и ты тут? Давно не виделись, мальчик мой хороший… Знаю, знаю, я тоже по тебе страшно соскучился.

Само собой, пёс предаст его первым, радостно тявкнет и сразу же рванёт в затемнённую часть кабинета, энергично виляя хвостом и упираясь передними лапами о колени сидящего там человека. Только после этого Киллиан нарочито медленно обернётся и бросит абсолютно пустой взгляд на весьма умилительную картину. Хотя последняя фраза из уст Нейтана Клейтона прозвучит для его слуха несколько болезненно и даже царапнёт по сердцу тончайшей иглой нежданной ревности. Пусть и по детски глупой, но всё же…

Да, дыхание в тот момент-таки перехватит и вцепиться в сердечную мышцу когтистой лапой непрошенных эмоций – слишком сильных и оглушительных, чтобы успеть взять над ними жёсткий контроль. Захочется даже спрятать руки в карманах брюк, чтобы сжать их там в кулаки по старой привычке, но Килл сумеет как-то сдержаться, разглядывая безучастным взглядом главного виновника своего «безродного» появления на этот свет. И не важно, что в эти секунды сердце в его груди совершало сумасшедшие кульбиты, а лёгкая дрожь в коленках и прочих суставах подрезала неприятной слабостью именно тогда, когда её совсем не ждёшь. Невозможно справиться с чувствами, которые так просто не забудешь и не захоронишь, как не пытайся и сколько не насилуй себя этим. Они уже часть тебя, детская травма, которая пересекает всю твою сущностью безобразным шрамом далеко незабытых обид и пережитых трагедий. И он всегда напоминает о себе, ноет тупой болью всякий раз, когда Киллиан встречается со своим отцом; смотрит в лицо, чьи черты и цвет цыганских глаз так явственно повторяют его собственные.

Чёрные кудри с лёгкой проседью, высокий лоб с чёткой границей густых тёмных бровей, лепной прямой нос и будто подчёркнутый выразительным контуром завораживающий изгиб красивых губ, на которых невольно задерживаешь свой взгляд, когда впервые встречаешься с этим человеком. Ну и фигура, даже сейчас, в возрасте чуть за пятьдесят, способна конкурировать с более молодыми и статными представителями сильного пола.

Более мужественную и в прямом смысле экзотическую красоту едва ли просто так встретишь на тех же улицах Гранд-Льюиса, тем более если будешь искать сознательно. А чего только стоила его манера держаться на людях или пред лицом одного «единственного» зрителя, особенно в чисто домашнем облачении: тёмно-коричневом халате с шалевым воротником на серую сорочку, домашних узких брюках и в комнатных туфлях на босую ногу. Рассевшийся в углу большого кожаного дивана негласный император и по совместительству владелец данного места, в расслабленной позе праздного патриция – спутать его с обычным завсегдатаем «Ночной Магнолии» было бы крайне неуместным. Да и само его присутствие, ещё и в подобной одежде указывало на его истинное положение в этом доме без каких-либо встречных вопросов и сомнений на его счёт.

О, нет! Заблуждения к его персоне были бы недопустимыми. Он никогда не заявлялся сюда в качестве временного гостя. И то, что он демонстрировал и своей раскрепощённой внешностью, и выбранной этим утром в этих же комнатах одеждой своё нескрываемое отношение к окружающему его притону и к тем, кто в нём обитал, ещё больше подчёркивало то, кем он являлся на самом деле. Ну, и сама картина, представшая пред глазами Киллиана Хейуорда, как говорится, стоила всяческих похвал. Красивый, хоть и давно не юный, мужчина благосклонно треплет за ухом упирающегося в его колени передними лапами старого пса, при чём в это же время на бёдрах Хейуорда-старшего растянулся в не менее царственной позе местный любимчик и талисман суеверных обитательниц «Ночной Магнолии» – белый сибирский кот Маркиз де Сад.

Отложенная в сторону газета, кофейный сервиз на ближайшем к дивану чайном столике с несколькими блюдами солёных и сладких закусок, графин с бренди, пока ещё не раскуренная кубинская сигара и даже открытый футляр с очками от дальнозоркости на краю столешницы – все эти домашние «мелочи» только усиливали господскую ауру Нейтана Клейтона в границах данного кабинета (да и всего заведения в целом, если уж на то пошло). Он действительно не просто здесь завтракал или читал утреннюю корреспонденцию, по ходу поглаживая шёлковую шёрстку откормленному коту, он проделывал все эти вещи на правах единоличного хозяина так, как если бы провёл в этом доме всю свою сознательную жизнь, а не одну лишь предыдущую ночь и несколько других дней по приезду в Гранд-Льюис.