Плач богов (СИ) - Владон Евгения

Вопрос в другом. Как долго придётся ждать и насколько сильно он привяжется к этой боли? А вдруг он не захочет от неё избавляться? Или более того, возжелает её усилить, чтобы чувствовать постоянно? Да и сейчас… что он успел сделать для того, чтобы как-то её притупить либо совсем свести на нет?

Извечный вопрос, быть или не быть? На вряд ли. Видимо, ещё никому не удавалось так сильно его задеть, как в этот раз, при чём настолько глубоко, что выпасть из реальности в момент какого-нибудь действия для него теперь не составляло никакого труда. Как он пересёк дворик, окружённый двухэтажными постройками из четырёх жилых домов, Киллиан так и не вспомнит. На какое-то время очнётся возле двери деревянных ворот под каменной аркой и то, когда машинально возьмётся за дверную ручку да услышит, как рядом тявкнет Пайк, привлекая к себе внимание не в меру задумчивого хозяина. Бросит на старого пса рассеянный взгляд через плечо:

- Тебе тоже приспичило срочно проветрить голову или решил присоединиться чисто за компанию?

В ответ Пайк снова тявкнет и энергичнее завиляет хвостом, видимо, соглашаясь с обоими вариантами вопроса.

- Как скажешь. – произнесёт мужчина, толкая двери от себя и пропуская собаку первой на выход.

Ковент Авеню находился в нескольких кварталах от Льюис-Лейн Уолл, где-то в двух фурлонгах* вверх на юго-запад к центру города. А вообще, здесь когда-то простиралась оборонительная стена вдоль берега, как раз в нескольких ярдах от дома Хейуорда, и которую теперь заменяла мощённая брусчаткой узкая набережная, упирающаяся в конечном счёте, в портовые склады и доки. В детстве он частенько сюда бегал ловить с берега рыбу, а чуть позднее нырять в супротив запретам маменьки и отца. Ну и как место для снятия жилья в сбитых в кучку одноэтажных и двухэтажных постройках из сырцового кирпича, облицованного жёлто-серым песчаником, этот район подходил просто идеально. И от центра недалеко, и до временной работы в порту тоже. Сложнее, правда, было добираться до загородных пляжей, в особенности пешком, но в последние годы он делал это довольно редко. Это в детстве ты мог не вылазить из воды буквально до посинения, а вот с возрастом тяга к долгим плесканиям и подводным ныряниям постепенно сходит на нет.

Иногда он мог потратить несколько часов, чтобы добраться до дикого пляжа только на один раз искупаться, постоять под солнцем ровно столько, чтоб обсохнуть, снова натянуть душную одежду, да вернуться тем же путём обратно в город. Другое дело, возникало ли у него для данного похода нужное желание, и видел ли он в этом хоть какой-то удовлетворяющий смысл.

Вот и сейчас, неспеша поднимаясь по Льюис-Лейн Уолл, он слишком хорошо ощущал, как июньское солнце под лёгким бризом юго-западной низовки уже начинало припекать голову, нагревая тёмные ткани одежды и пробираясь под оные к слишком чувствительной к жаре и духоте коже. Пайк уже сейчас держался тени своего хозяина свесив из пасти язык и постоянно щурясь слезящимися глазами. Хотя и его можно было понять. Лежать в дворовой будке сутками на пролёт в постоянном ожидании то еды, то возвращения хозяина – не самое из приятных занятий, особенно в старости. Пройтись по городу в погожий денёк да проветрится хочется далеко не одним только людям.

Так они и шли на пару по узкой улочке с редкими встречными прохожими, ни на чём и ни на ком не обостряя своего внимания, либо изредка бросая рассеянные взгляды на проходящих мимо горожан. Изредка Киллиан ловил себя на том, что взор его то и дело (если не постоянно) притягивали пастельные оттенки женских платьев. Даже не задумываясь зачем, но он сразу же вскидывал глаза к лицам или затылкам незнакомок без каких-либо конкретных целей, иногда ощущая гулкий перебор сердца на уровне бронх или же ноющую волную неуместного разочарования. И, как это ни странно, ничего с собой поделать он просто не мог, поскольку каждая из подобных реакций походила на интуитивный импульс, которая не поддавалась заведомому контролю и никаким иным доступным способам держать себя в руках. Даже понимая, что увидеть в ком-то из этих дам подсознательно желаемую особу именно здесь и в этот час не представлялось никакой возможности, он всё равно продолжал всматриваться в каждую встречную особу женского пола без какого-либо вразумительного объяснения своим порывам. Или всему виною были их платья, цвет волос (в особенности самый редкий для этих мест оттенок тёмного золота), необычный разрез глаз и их особый взгляд, несравнимый по силе проникновения с чем бы то ни было вообще? Ответа, как такового не было. А если и был, то он старательно избегал любые попытки найти объяснение своему поведению. Разве он что-то предпринимал или делал, когда на кого-то смотрел? И с каких это пор запрещалось разглядывать незнакомых людей, пусть и с целью найти среди них знакомые черты интересующей тебя личности? Вопрос в другом. Что он станет делать, если вдруг действительно её увидит?

Чем дальше он поднимался по Льюис-Лейн Уолл и приближался к центру города, тем больше встречалось по пути праздных прохожих и приходилось сосредотачивать внимание на дороге из-за проезжающих в обе стороны улицы экипажей. А потом и вовсе тесниться к стенам домов, которые вскоре перешли в невысокие белокаменные заборы с решётчатыми пролётами, ограждающие по большей части частные постройки или ведомственные (а иногда и совершенно иного направления) гос.учереждения. А когда Хейуорд ступил на мостовую Ковент Авеню, ощущение, будто он попал в какую-нибудь европейскую (при чём современную) столицу с многотысячным населением и вполне себе даже ухоженными улочками, усилилось, наверное, раза в три. Может поток идущих на встречу друг другу людей и не был таким уж плотным и сплошным, но достаточно впечатляющим, чтобы вызывать определённую реакцию с чувством лёгкой паники. Что-что, а возможности рассматривать каждого встречного или пытаться окинуть взглядом идущих в двух направлениях горожан, уже не представлялось столь лёгким занятием, как за дюжину ярдов до сего места. И что-то ему подсказывало, что и здесь увидеть нужное ему лицо будет столь же недостижимым, как и столкнуться с желанной персоной у входа во двор его жилища на Льюис-Лейн Уолл.

Увы, но не смотря на свою популярность среди определённых жителей Льюис-Гранда, Ковент-Авеню не являлся подходящим для публичных прогулок районом, поскольку сюда, в ощутимом перевесе, тянулись люди среднего достатка. И не удивительно, ведь к нему примыкали центральные улицы с торговыми лавками да магазинчиками всевозможных услуг, а до рыночной площади так и вовсе было рукой подать. Ну, и самой главной достопримечательностью Ковент-Авеню несомненно считалось достаточно новое и вполне даже внушительное здание в колониальном стиле, именуемое среди всяк его знающих горожан (а знали о нём, наверное, даже за пределами официальных границ городка в тех же плантаторских посёлках) не иначе, как «Ночной Магнолией».

Не нужно было называть его домом терпимости, борделем, публичным заведением или притоном разврата, достаточно было упомянуть всуе лишь только эти два слова и каждый уже имел представление, о каком именно месте пойдёт речь. Хотя подобным словосочетанием частенько любили величать саму хозяйку данного здания. И не всегда было понятно, какой в нём звучал оттенок, то ли скрытого восхищения, то ли открытого презрения, использовали ли его для оскорбления или же для чего-то иного?

Киллиан едва ли мог сам дать чёткое определение тем чувствам, которые испытывал к этому белостенному монстру, который мог бы при прочих обстоятельствах оказаться либо небольшим театром, либо каким-нибудь другим приличным заведением, коих сейчас открывалось предостаточно даже в таких небольших городках, как Гранд-Льюис (чаще всего под патронатом местных меценатов и всем известных матрон). Но, опять увы, это был-таки публичный дом и именно в этом месте и прошли ранние годы отрочества молодого Хейуорда, воспоминания о которых вызывали в нём сегодняшнем весьма неоднозначные ощущения и не всегда приятные помыслы. Даже сейчас приближаясь к решётчатым воротам «Ночной Магнолии» он не знал, что на самом деле испытывал в эти минуты. Да и шёл бы он сюда, будь на то его личная воля? Сомнительно.