Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

конце концов, знамениты абсолютно? Бездарно. Театр… Торчать в Москве и унижаться. Книга? Проза? А хлеб? Сценарии?.. Кругом ложь, фальшь и гибель… Бедная Россия!» Эта даже больше, чем безусловная вера. Вызывает восхищение абсолютное отсутствие сомнений мастера в непреложной истинности и безальтернативности его пути.

Совсем уж пронзительная запись появилась 23 декабря 1978 года: «Последнее время я всё с большей определенностью ощущаю, что приближаются времена трагических испытаний и несбывшихся надежд. И это в то время, когда я как никогда ощущаю потребность в творчестве». Сны, попадавшие в «Мартиролог» в тот период, слишком часто включали в себя то, от чего в России никогда нельзя было зарекаться — нищету и тюрьму, да ещё и смерть.

Безусловно, с каждым годом, с каждым новым фильмом сдерживать интерес мировой общественности к Тарковскому советским чиновникам и органам госбезопасности становилось всё труднее. В ночь на 6 апреля 1978-го, когда у Андрея случился инфаркт, со всего мира к нему начали слетаться телеграммы с пожеланиями скорейшего выздоровления. Перечень отправителей впечатляет: от Марчелло Мастроянни и Франческо Рози до Серджио Леоне и Тоскана дю Плантье. Депешу прислал и Ингмар Бергман, но о ней Тарковскому почему-то не сообщили.

Удивительные бесконтактные отношения двух режиссёров имеют очень долгую историю. Не будет большим преувеличением сказать, что если у Андрея и был кумир, то это именно Бергман, хотя, давая интервью, в числе любимых кинематографистов он значительно чаще называл, например, Брессона. Однако интервью — дело мимолётное. Вопрос задан, миг, ответ дан — и всё. А в книге «Запечатлённое время» Тарковский использует примеры из фильмов Ингмара чрезвычайно часто. Ещё чаще он привлекает их в своём собственном творчестве.

Это важная черта психотипа главного героя настоящей книги: Тарковский говорил о шведском коллеге реже, чем мог бы, по тем же причинам, почему Бунин всю жизнь утверждал, будто на написание одного из величайших рассказов — «Господин из Сан-Франциско» — его вдохновила обложка книги Манна «Смерть в Венеции». Только обложка! Писатель с пеной у рта настаивал, что текст немецкого коллеги он никогда в жизни не читал. А разве в этом могут быть сомнения? И разве есть здесь хоть что-то предосудительное? Хоть что-то, девальвирующее значение, красоту и, более того, оригинальность «Господина из Сан-Франциско»?

Зачастую творческому человеку в числе фаворитов трудно называть самых близких, самых авторитетных, тех, на кого он, вольно или невольно, хочет быть похожим. А главное, тех, у кого он, осознанно или подсознательно, заимствует. Тарковскому ничего не стоило без устали признаваться в любви Брессону. Кинематограф француза, чрезвычайно ценившего и хорошо знавшего русскую литературу — в его фильмографии две картины по Достоевскому и одна по Толстому — близок Андрею типологически, идеологически и эстетически. Более того, Робер нравился ему и как личность. В поздних интервью Тарковский признавался, что именно у француза научился быть независимым от мнения критиков и публики, хотя для советского кинематографиста подобная позиция была куда более необычной и даже опасной, чем для европейского. Но всё это совсем не то же самое, что связывало Андрея с Бергманом.

При попытке вербализировать своё крайне положительное отношение к Брессону, Тарковский пишет[248]: «Где Вы, великие?! Где Росселлини, Кокто, Ренуар, Виго? Великие нищие духом? Где поэзия? Деньги, деньги, деньги и страх… Феллини боится, Антониони боится. Один Брессон ничего не боится[249]». Но ведь с этой точки зрения — в смысле бескомпромиссной отваги — Бергмана вообще невозможно ни с кем сравнивать. Его судьба — наиболее наглядное воплощение понятия созидательной свободы в искусстве.

Будучи довольно непохожими людьми, они с Тарковским будто бы являлись воплощениями одной творческой сущности. Вероятно, именно потому мы и можем отыскать такое множество параллелей в их фильмах, а также случаев, когда они взаимно вдохновляли друг друга. Но есть масса и более сложных «странных сближений» в судьбах режиссёров. Оба, будучи мастерами кино, ставили оперы. Оба делали это за границей, оба в Лондоне[250]. Бергман возненавидел столицу Великобритании так, как Тарковский потом возненавидит Берлин. В картинах обоих огромную роль играет классическая музыка. Сколь тесно их связывает Бах — отдельная тема. Но главное, Андрея и Ингмара роднит то, какой щедрый источник творческого материала они нашли в собственном детстве.

Если бы режиссёры были городами, их можно было бы назвать побратимами. Однако в мире искусства всё не так просто, как в политической географии. Бергман снился Тарковскому по ночам[251]. Почерк и религиозная система координат шведа, совершенно немыслимые в контексте советского кино, главному герою настоящей книги были комфортны и понятны настолько, что можно его самого представить снимающим подобным образом. Предела это сближение достигает в фильме «Жертвоприношение». Как и многие другие ситуации, связанные с Андреем, это кажется чем-то куда большим, нежели стечением обстоятельств. Действительно, в своём позднем интервью[252]исполнивший главную роль актёр Эрланд Юзефсон говорил, что русский режиссёр видел свою задачу в том, чтобы снять «шведский» фильм. Картина, действительно, выглядит таковой, имея признаки скандинавской драматургии, пластики, колористики, ландшафта. И дело вовсе не только в том, что она снималась на Готланде оператором Свеном Нюквистом[253].

Тарковский и прежде пытался прикоснуться к архипелагу Бергмана, например, настойчиво приглашая его любимицу Биби Андерссон в свои ленты. Сама эта идея была более чем реальной, прежде она уже сотрудничала с двумя советскими режиссёрами — с Михаилом Богиным в фильме «О любви» (1970) и с Юрием Егоровым в картине «Человек с другой стороны» (1971). Тем не менее Андрею снять Андерссон не удалось. В подобных ситуациях он начинал завидовать коллегам.

Сначала Тарковский приглашал Биби на роль Хари в «Солярис». Актриса согласилась, причём за смешной по европейским меркам гонорар, но организовать её участие не вышло. Тогда режиссёр стал «примерять» на неё другие образы, вплоть до матери в «Зеркале». Эта работа тоже практически была утверждена, подписали даже необходимые контракты, отменить всё пришлось в последний момент, когда из-за очередных задержек со стороны «Мосфильма» назначенные даты съёмок были перенесены и наложились на рабочее расписание актрисы в театре. Трудно представить, какова была бы картина, если бы всё состоялось — слишком уж Андерссон не похожа на Маргариту Терехову.

Чтобы подчеркнуть, сколь тесен мир, добавим, что у Богина был роман с Ольгой Сурковой, а в упомянутом его фильме «О любви» вместе с Биби снимался Олег Янковский. Теоретически они могли стать партнёрами в «Зеркале», «Ностальгии» и даже «Жертвоприношении».

Тарковский говорил о фильмах Бергмана в лекциях, упоминал в статьях, рассуждал в интервью, но почти не писал о них в