Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

сарацин, что нужно этим душегубам. Рыцарь ответил, что, если верить их словам, они пришли отрубить головы пленным. Жуанвиль обернулся и уви­дел, что все его люди сообща исповедуются у монаха- тринитария: это подтверждало справедливость сказан­ного мессиром Бодуэном; но так как сам сенешель не помнил за собой грехов, он опустился на колени рядом с одним из мамлюков и, подставив шею, осенил себя крестным знамением, исполненный решимости встре­тить свою участь; он лишь произнес:

— Так умерла святая Агнесса.

Но пока сенешаль стоял на коленях, мессир Ги д’Ибелин, коннетабль Кипра, стоявший в такой же позе и тоже ожидавший смерти, спросил его, не соблаговолит ли он принять у него исповедь. Жуанвиль согласился и, когда исповедь была закончена, дал коннетаблю отпуще­ние грехов, какое имел право ему дать, но, как признался потом славный сенешаль, из всего услышанного он, встав на ноги, не запомнил ни слова. В это время появился Актай и приказал мамлюкам не пускать в ход все их сабли, топоры и кинжалы. Мамлюки повиновались, а затем, после того как христиане, теснясь, словно стадо баранов, все вместе отступили к корме галеры, они собрались на ее носу и стали держать совет; приняв какое-то решение, они сели в лодку и направились к кораблю, на котором находился король.

На этот раз мамлюки повели себя совершенно иначе; в молчании поднявшись на палубу, они с почтительным видом предстали перед Людовиком и обратились к нему со словами, что все в этом мире происходит лишь по суду Божьему и, когда Господь замысливает какое-либо событие, он все к нему предуготовляет; стало быть, хри­стианам следует забыть то, что произошло сейчас у них на глазах; что сделано, то сделано, и мамлюки требуют от короля лишь исполнения договора, заключенного с султаном. Король ответил, что он готов сдержать свое слово; однако мамлюки рассудили, что король дал клятву Туран-шаху, а не его преемнику и потому эти обещания следует повторить. Король согласился с этим требова­нием, и обе стороны назначили доверенных лиц, чтобы составить условия нового соглашения.

Было договорено, что клятв, которые должны прине­сти мамлюки, будет три, и звучать им следует так.

Первая: если мамлюки не сдержат своих обещаний королю, то пусть они будут опозорены и обесчещены, как тот мусульманин, который за свои грехи был приго­ворен совершить с непокрытой головой паломничество в Мекку.

Вторая: если мамлюки не сдержат своих обещаний, то пусть они будут опозорены и обесчещены, как тот мусуль­манин, который, разведясь с женой, взял ее снова, пре­жде чем он увидел ее лежащей в постели с другим муж­чиной.

Третья: если мамлюки не сдержат своих обещаний, то пусть они будут опозорены и обесчещены, как тот мусуль­манин, который ест свинину.

Эмиры принесли требуемые клятвы; затем, в свою оче­редь, они представили в письменном виде те, какие дол­жен был произнести король; их было две, и составили их вероотступники. Вот эти клятвы.

Первая: если король не сдержит своих обещаний, то он по собственной воле отрешится от близости с Богом, с его достопочтенной матерью, с двенадцатью апосто­лами и со всеми прочими святыми мужами и женами, обретающимися в раю.

Вторая: если король не сдержит своих обещаний, то он будет слыть клятвопреступником, как христианин, кото­рый отрекся от своего Бога, своего крещения и своей веры и, в знак презрения к Богу, плюет на крест и попи­рает его ногами.

Людовик ответил посланникам эмиров, что он готов произнести первую клятву, но никакая земная сила не заставит его дать вторую, ибо она есть богохульство.

Услышав этот ответ, мамлюки пришли в сильное вол­нение и в один голос стали кричать, что они поклялись во всем, чего пожелал король, в то время как сам он отказывается дать клятву, хотя обещал сделать это. И тогда один из послов заявил, что ему прекрасно известно, откуда исходят препятствия и сомнения: дело тут не в короле, а в патриархе Иерусалимском, его советнике.

Эмиры тотчас снова сели в лодку и в третий раз напра­вились к кораблю Людовика. Они застали короля по-прежнему непреклонным и спокойным, несмотря на все их угрозы; затем, видя, что он непоколебим в своем решении, и полагая, что его стойкость, как сказал посол, укрепляет своими советами патриарх Иерусалимский, мамлюки схватили этого священника и, невзирая на то, что это был красивый и почтенный старик восьмидесяти шести лет, его привязали к столбу, а затем на глазах у короля так сильно стянули ему руки веревкой, что они распухли и из них брызнула кровь. Но мученичество дру­гих не могло повлиять на того, кто готов был претерпеть его сам, и, хотя патриарх, сломленный болью, кричал ему: «Клянитесь, сир, клянитесь без боязни, я беру этот грех на свою душу!» — король ответил, что лучше уме­реть как добрый христианин, чем жить, прогневив Бога и Богородицу. Наконец, видя, что старик потерял созна­ние, а Людовик по-прежнему не желает клясться, мусуль­мане отвязали патриарха и заявили, что они удовольству­ются словом короля, но он определенно самый гордый христианин, какого когда-либо видели на Востоке.

В тот же вечер Людовик отправил к королеве гонца, приказав ей немедленно отправиться в Экс, ибо через день Дамьетта будет сдана. Когда Маргарита получила его послание, она еще не оправилась от родов и была прикована к постели; однако она тотчас поднялась, пред­почитая скорее поставить под угрозу свою жизнь, чем хоть на миг увидеть себя, к своему ужасу, во власти неверных; и когда на следующий день король прибыл в шатер, который он велел поставить на небольшом удале­нии от городских стен, его супруга и сын уже находились в открытом море, а следовательно, в безопасности.

Дамьетта опустела; в ней остались только больные, которым предстояло пробыть заложниками до тех пор, пока королю, платившему наличными двести тысяч лив­ров, то есть половину условленной суммы, не пришлют из Экса остаток выкупа. На рассвете в город вошли сара­цины, сопровождаемые мессиром Жоффруа де Саржи- ном, который отдал ключи от города эмирам; затем при­ступили к выплате двухсот тысяч ливров.

Процедура велась с помощью гирь и весов; за один раз взвешивали десять тысяч ливров. Взвешивание продол­жалось с утра субботы до трех часов пополудни воскре­сенья, и, чтобы все происходило честно, при этом неот­лучно находился король. После того как были взвешены последние десять тысяч ливров, король вернулся в свой шатер и занялся подготовкой к отъезду. Он уже соби­рался покинуть берег, когда мессир Филипп де Монфор, которому было поручено передать деньги сарацинам, признался ему, что он обманул их на одно взвешивание; и тогда, несмотря