Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

был весьма просвещён, особенно в своём неприятии рабства (несмотря на то, что сам владел рабами) и в своей передовой позиции по вопросу о роли женщин.

Главный недостаток желания Берра стать аристократом восемнадцатого века заключался в том, что у него не было денег, чтобы воплотить его в жизнь. По его словам, деньги были «презренными». Несмотря на то что он был одним из самых высокооплачиваемых адвокатов в Нью-Йорке, из-за своей роскошной жизни он постоянно влезал в долги и часто оказывался на грани банкротства. Он брал в долг снова и снова и создавал сложные кредитные структуры, которые всегда грозили рухнуть. Именно это неуверенное финансовое положение в сочетании с его грандиозными ожиданиями привело к тому, что он стал заниматься корыстной политикой.

Берр легко мог бы стать федералистом. Он рассматривал политику в основном в традиционных терминах — как состязания между «великими людьми» и их последователями, связанными нитями интересов и влияния. Он считал, что человек с его родословной и талантом должен занимать высокий пост как само собой разумеющееся, и что, естественно, государственные должности должны использоваться для поддержания его положения и влияния. Помимо того, что политика могла сделать для его друзей, семьи и его лично, она не имела для него большого эмоционального значения. Политика, как он однажды выразился, это «веселье, честь и прибыль».

Конечно, другие политики ранней Республики смотрели на политику примерно так же, как и Берр, особенно в Нью-Йорке с его семейными фракциями Клинтонов, Ливингстонов, Ван Ренсселеров и Шуйлеров. Однако ни один политический лидер его масштаба не тратил столько времени и сил на столь откровенные интриги ради собственной личной и политической выгоды. И ни один из других великих государственных деятелей Революции не был так невосприимчив к идеологии и ценностям Революции, как Берр.

Берр, безусловно, не испытывал того отвращения к использованию патронажа, или того, что часто называли «коррупцией», которое было у такого идеолога революции, как Джефферсон. Берр совершенно беззастенчиво рекомендовал всех и каждого на должность — даже, в конце концов, самого себя. Джефферсон вспоминал, что впервые встретил Бурра, когда тот был сенатором от Нью-Йорка в начале 1790-х годов, и сразу же проникся к нему недоверием. Он вспоминал, что когда администрации Вашингтона и Адамса собирались сделать важное военное или дипломатическое назначение, Бурр быстро приезжал в столицу, «чтобы показать себя» и дать понять администрации, по словам Джефферсона, «что он всегда на рынке, если он им нужен». Ревностное отношение Бурра к покровительству сыграло решающую роль в том, что в конечном итоге Джефферсон убедился, что Бурр — не тот республиканец, который нужен Джефферсону.

Для Берра дружба с людьми, создание личной преданности и связей были способом ведения политики и жизни общества. Аристократы были покровителями, и у них были клиенты, которые были им обязаны. Поэтому Берр стремился покровительствовать как можно большему числу людей. Его знаменитая либеральность и щедрость выросли из этой потребности. Как любой «великий человек» той эпохи, он даже покровительствовал молодым художникам, в том числе нью-йоркскому живописцу Джону Вандерлину, которого он отправил в грандиозное турне по Европе.

Большая часть сохранившейся переписки Берра касается либо покровительства и влияния, либо спекулятивных схем получения денег. Многие из его писем — это наспех нацарапанные заметки занятого человека, у которого не было ни времени, ни желания излагать многое на бумаге. Они предназначались на данный момент и, в отличие от писем других основателей, редко писались с расчётом на будущую аудиторию. В самом деле, однажды он предупредил своих клерков: «Написанное остаётся». Он всегда опасался, что его письма могут «оплошать», и поэтому старался избегать в них слишком многозначительных слов. «Если бы было тактично, я бы писал просто», — сказал он однажды, но в его заговорщицком мире редко можно было писать просто. К своим письмам он неоднократно прикладывал предупреждения: «Ничего не говорите об этом другим людям», или «Пусть не возникнет подозрений, что вы в курсе этих дел», или «Не должно показаться, что на рекомендацию повлиял я», или «Не должно показаться, что вы и я действуем согласованно».

Но особенность переписки Бурра выходит за рамки его стремления к спешке и секретности. Берр никогда не развивал свои идеи о конституционализме или государственной политике так, как это делали другие государственные деятели революции, потому что, по правде говоря, его мало волновали подобные вопросы. Если у него и были какие-то идеи относительно новой федеральной Конституции 1787 года, он не оставил о них никаких записей. Ему также нечего было сказать о большой финансовой программе федералистов начала 1790-х гг. Хотя в 1791 г. — в год своего избрания в Сенат США — он упомянул план Гамильтона по созданию национального банка, он признался, что не читал аргументов Гамильтона. Берр не имел «никакой теории», говорили о нём; он был «просто человеком фактов». Похоже, его не очень заботило, что о нём подумают потомки. Берр, сказал Гамильтон в своём самом уничтожающем обвинении, «никогда не проявлял стремления к славе».

Берр никогда не притворялся общественным деятелем, как это делали Вашингтон, Джефферсон, Адамс, Мэдисон, Гамильтон и другие основатели. В нём не было ничего самодовольного и лицемерного. Возможно, потому, что он был так уверен в своём аристократическом происхождении, у него не было той эмоциональной потребности, которая была у других государственных деятелей Революции, оправдывать свой джентльменский статус, постоянно выражая отвращение к коррупции и любовь к добродетели.

В начале 1790-х годов Бёрр мог пойти по нескольким направлениям; только ряд случайностей и его собственный темперамент привели его в Республиканскую партию. Он выступал против договора Джея и поддерживал Демократическо-республиканские общества вопреки критике Вашингтона. Когда его попытки стать вице-президентом в 1796 году не увенчались успехом, он потерял интерес к своему месту в Сенате; он перестал посещать заседания и посвятил своё внимание зарабатыванию денег с помощью спекуляций. Поскольку в законодательном собрании штата было больше возможностей для заработка, чем в Конгрессе, он вошёл в собрание Нью-Йорка в надежде помочь своим деловым партнёрам и восстановить своё личное состояние. Он добивался освобождения от налогов, хартий на строительство мостов и дорог, земельных щедрот, прав иностранцев на владение землёй — любых схем, в которых были заинтересованы он и его друзья. Его махинации с Манхэттенской компанией в 1798–1799 годах, когда он использовал государственную хартию для обеспечения водой города Нью-Йорка в качестве прикрытия для создания банка, были лишь самой известной из его корыстных махинаций.

Политические способности Берра были необычайно велики. Он разработал удивительно современные практические методы организации Республиканской партии и