Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

настоящей революцией в принципах нашего правительства, как и революция 1776 года в его форме». Он и его Республиканская партия заняли президентское кресло и обе палаты Конгресса в 1801 году с мировоззрением, которое в корне отличалось от мировоззрения федералистов. Республиканцы не только выступали против традиционных монархий с их раздутыми органами управления, высокими налогами, непомерными долгами и постоянными армиями и за республики с минимально возможным правительством, но и мечтали о мире, отличном от всех когда-либо существовавших, о мире демократических республик, в котором наконец-то будет ликвидировано бедствие войны и воцарится мир между всеми народами. Неудивительно, что избрание Джефферсона помогло убедить отчаявшегося Александра Гамильтона, блестящего лидера федералистов, который, как никто другой, преследовал героические мечты эпохи, «что этот американский мир не предназначен для меня».

ДЖЕФФЕРСОН олицетворял собой эти революционные преобразования. Его идеи о свободе и демократии оставили такой глубокий след в будущем его страны, что, несмотря на настойчивые попытки очернить его репутацию, до тех пор, пока существуют Соединённые Штаты, он будет оставаться верховным выразителем самых благородных идеалов и самых высоких устремлений нации.

Однако сам Джефферсон был самым маловероятным из популярных радикалов. Он был хорошо связанным и высококультурным южным землевладельцем, которому никогда не приходилось бороться за своё положение в Виргинии. Богатство и досуг, сделавшие возможным его великий вклад в свободу и демократию, обеспечивались трудом сотен рабов. Он был высоким — шесть футов два-три дюйма — и крупным, с рыжеватым веснушчатым цветом лица, яркими ореховыми глазами и волосами цвета меди, которые он обычно носил не распушенными в косу. В отличие от своего соратника по революции Джона Адамса, с которым он и воевал, и дружил на протяжении пятидесяти лет, он был сдержанным, самообладающим и неизлечимо оптимистичным, иногда до степени квиксизма. Хотя он мог быть проницательным и практичным, его чувство будущего иногда искажалось. Например, в 1806 году он считал, что Норфолк, штат Вирджиния, скоро превзойдёт Нью-Йорк как великий торговый город и со временем станет «величайшим морским портом в Соединённых Штатах, за исключением, пожалуй, Нового Орлеана». Он не любил личных споров и всегда был обаятелен в общении лицом к лицу как с друзьями, так и с врагами. Но на расстоянии он умел ненавидеть, и поэтому многие его противники пришли к выводу, что он двуличен и двусмыслен.

Он был, несомненно, сложным человеком. Самые возвышенные идеи сочетались в нём с проницательной закулисной политикой. Он не жалел себя ни в чём и был навязчивым покупателем, но при этом восхвалял простого фермера, свободного от соблазнов рынка. Он ненавидел навязчивое делание денег, разросшиеся банки и либерально-капиталистический мир, возникший в северных штатах в начале XIX века, но никто в Америке не сделал больше, чтобы этот мир возник. Хотя он вёл самые аккуратные и скрупулёзные счета своих ежедневных операций, он никогда не суммировал свои прибыли и убытки. Он считал, что государственные долги — это проклятие здорового государства, однако его личные долги постоянно росли, когда он брал и брал в долг, чтобы покрыть свои растущие расходы. Он был утончённым человеком, который не любил ничего лучше, чем свой отдалённый дом на вершине горы в Вирджинии. В итоге этот рабовладельческий аристократ стал самым важным апостолом свободы и демократии в истории Америки.

Незначительная победа Джефферсона на президентских выборах 1800 года подтвердила изменение хода национальных событий. Джефферсон получил семьдесят три голоса выборщиков против шестидесяти пяти у кандидата от федералистов Джона Адамса. В течение нескольких недель даже такая близкая победа была под вопросом. Поскольку в первоначальной Конституции не было указано, что выборщики должны различать голоса за президента и вице-президента, и Джефферсон, и кандидат в вице-президенты от республиканцев Аарон Бурр получили одинаковое количество голосов выборщиков. Из-за такого равенства голосов выборы, согласно Конституции, должны были быть перенесены в Палату представителей, где делегация каждого штата в Конгрессе имела бы один голос. Вновь избранный Конгресс, в котором доминировали республиканцы, должен был быть сформирован только в декабре 1801 года. Внезапно возникла вероятность того, что федералисты в Конгрессе смогут организовать избрание Аарона Берра президентом.

Многие федералисты хотели сделать именно это, в том числе и Джон Маршалл, которого Джон Адамс в последние дни своей администрации назначил главным судьёй Соединённых Штатов. Маршалл совсем не знал Берра, но был знаком с Джефферсоном, его двоюродным братом, и у него были «почти непреодолимые возражения» против характера Джефферсона. Маршалл опасался того, как лидер республиканцев повлияет на авторитет нации и президентства, на коммерческую и банковскую системы федералистов, а также на американскую внешнюю политику. Федералисты полагали, что Джефферсон — доктринёр-демократ, который хочет вернуть страну к чему-то, напоминающему Статьи Конфедерации, и что он находится в кармане Франции и, скорее всего, вступит в войну с Великобританией. Берр не представлял такой угрозы. Некоторые федералисты считали, что с Берром можно договориться. Страна находилась на грани конституционного кризиса.

В начале 1790-х годов Аарон Бурр был одним из самых многообещающих лидеров американской политики. Он был членом Сената Соединённых Штатов от Нью-Йорка, а на выборах 1796 года получил тридцать голосов выборщиков в пользу президента. Казалось, у него было всё, что только может пожелать джентльмен: внешность, обаяние, необыкновенные способности, образование, полученное в Принстоне, выдающиеся заслуги в революции и, самое главное, знатная родословная. Джон Адамс говорил, что «ни в одной стране он не знал более явного предубеждения в пользу рождения, происхождения и родословной, чем в случае с полковником Бурром». В отличие от большинства других лидеров революции, которые первыми в своих семьях посещали колледж, Бурр был сыном президента Принстона и внуком другого президента Принстона — Джонатана Эдвардса, самого известного богослова Америки XVIII века, и, по словам Адамса, он «был связан кровными узами со многими уважаемыми семьями в Новой Англии». Это предположение, что он уже был аристократом по крови, отличало Бурра от большинства других лидеров революционного поколения. В нём всегда чувствовалось превосходство, и он всегда считал себя более джентльменом, чем другие люди.

Он, безусловно, стремился жить жизнью аристократического джентльмена восемнадцатого века. У него было всё самое лучшее — изысканные дома, элегантная одежда, роскошные кареты, превосходные вина. Его сексуальные излишества и прославленная либеральность вытекали из его традиционных европейских представлений о джентльменстве. Поскольку настоящие джентльмены не должны были зарабатывать на жизнь трудом, он не мог относиться к своей юридической практике или даже к деньгам — этому «ничтожному предмету» — ни с чем, кроме отвращения. Как идеальный честерфилдовский джентльмен, он почти никогда не раскрывал своих внутренних чувств. В некоторых отношениях он