Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

ограничена. Таким образом, в Соединённых Штатах великие и основные права народа защищены от амбиций как законодательной, так и исполнительной власти».

Законодательные собрания Кентукки и Вирджинии призвали другие штаты присоединиться к ним и объявить законы об иностранцах и подстрекателях неконституционными, но ни одно из остальных четырнадцати законодательных собраний штатов не последовало за ними. Хотя четыре южных штата вообще не предприняли никаких действий, девять северных штатов решительно отвергли резолюции, большинство из них заявили, что судебные органы, а не законодательные собрания штатов, являются надлежащим органом для определения конституционности актов Конгресса. К августу 1799 года Джефферсон подумывал о ещё более радикальных мерах. Если народ в ближайшее время не изменит направление и тон деятельности национального правительства, говорил он Мэдисону, Вирджиния и Кентукки должны «отделиться от союза, который мы так ценим, вместо того чтобы отказаться от прав на самоуправление, которые мы сохранили за собой и в которых только мы видим свободу». Хотя отделение открыто обсуждалось, ни Джефферсон, ни Мэдисон не были готовы выступить за применение силы для его осуществления.

Вместо этого лидеры республиканцев стремились к тому, чтобы законодательные органы Кентукки и Вирджинии ответили на возражения других штатов и подтвердили настроения, заложенные в первоначальных резолюциях. По совету Джефферсона законодательное собрание Кентукки в ноябре 1799 года повторило своё несогласие с законами об иностранцах и подстрекательстве к мятежу и объявило «законным средством защиты от этих актов их аннулирование штатами». Даже с учётом этого провокационного слова, решение законодательного органа было гораздо более примирительным и гораздо менее экстремальным, чем сепаратистские взгляды, которые Джефферсон высказывал в письмах несколькими месяцами ранее.

Со своей стороны, 7 января 1800 года Мэдисон опубликовал примечательный доклад комитета ассамблее Вирджинии, в котором он защищал принятые ранее резолюции и предупреждал, что планы федералистов по консолидации «превратят республиканскую систему Соединённых Штатов в монархию». Если федеральное правительство распространит свою «власть на все предметы, подпадающие под понятие «общее благосостояние», то дискреционные и патронажные полномочия исполнительной власти значительно расширятся; это, в свою очередь, приведёт к коварным попыткам главного судьи манипулировать своим повторным избранием или к все более коррумпированным и жестоким выборам, вплоть до того, что «сам голос общественности может потребовать наследственной преемственности вместо выборной». Помимо опровержения утверждения федералистов о том, что в федеральных судах действует общее право — «закон огромного объёма и сложности, охватывающий почти все возможные предметы законодательства», — Мэдисон привёл убедительные аргументы в пользу строгого толкования Конституции, особенно её статьи о «необходимом и надлежащем», которую так эффективно использовал Гамильтон.

Наконец, он предложил блестящую защиту свобод, описанных в Первой поправке, особенно свободы прессы. Выборные республиканские правительства, ответственные перед народом, требуют, по словам Мэдисона, «большей свободы анимешников», чем наследственные монархии. Это означало «иную степень свободы в использовании прессы»; действительно, несмотря на избыток злословия и клеветы, народные правительства нуждались в газетах для «агитации достоинств и мер государственных людей…. Только прессе, как бы она ни была изрезана злоупотреблениями, — заключил он, — мир обязан всеми победами, которые одержали разум и человечность над заблуждениями и угнетением».

Неожиданно несколько событий помогли успокоить эту страшную и бешеную атмосферу. Военно-морская победа британского адмирала Горацио Нельсона над французами в битве при Ниле в октябре 1798 года по сути уничтожила возможность французского вторжения в Англию или Америку. С исчезновением угрозы французского вторжения федералисты потеряли большую часть обоснования своей программы. Но ещё более важным для снижения ощущения кризиса стал смелый и мужественный, но странный поступок президента Джона Адамса.

Президентство Адамса было чрезвычайно противоречивым, и Адамс никогда не руководил своим кабинетом, не говоря уже о правительстве. Более того, многим казалось, что он убегает от проблем столицы в Филадельфии, проводя всё больше времени в своём доме в Куинси, штат Массачусетс. Этот невысокий, крепкий и чувствительный человек был слишком честным, импульсивным и вспыльчивым, чтобы справиться с растущими разногласиями среди федералистов из-за возвышения Гамильтона и наращивания военной мощи. Несмотря на всю важность, которую его политическая теория придавала исполнительной власти в сбалансированном правительстве, он был плохо приспособлен к тому, чтобы стать преемником Вашингтона на посту президента. Он мало разделял гамильтоновскую мечту о превращении Соединённых Штатов в государство европейского типа с огромной бюрократией и массивной армией, способной вести войну; более того, Адамс был автором типового договора 1776 года, и его идеи о внешней политике и войне были ближе к Джефферсону, чем к Гамильтону. Адамс, безусловно, не обладал личными талантами Бенджамина Франклина, необходимыми для того, чтобы справиться с окружавшими его напряжёнными, мешающими друг другу людьми. Но он был умён и патриотичен, и он всё больше чувствовал, что должен что-то сделать, чтобы положить конец кризису.

В ноябре 1798 года он вернулся в Филадельфию из одного из своих долгих отпусков в Куинси, решив раз и навсегда взять на себя руководство администрацией. Зная о грандиозных военных амбициях и махинациях Гамильтона и узнав из различных источников, что французское правительство наконец-то готово пойти на соглашение с Соединёнными Штатами, Адамс решил, не советуясь ни с кем, включая свой собственный кабинет, отправить во Францию новую миссию. 18 февраля 1799 года он сообщил Конгрессу, что назначил Уильяма Ванса Мюррея полномочным министром для заключения мира с Францией. Хотя Мюррей был бывшим конгрессменом-федералистом от Мэриленда, а в настоящее время — министром Батавской республики, он не был крупной фигурой среди федералистов; но Адамс знал и любил его в Лондоне в 1780-х годах, и для Адамса этого было достаточно. В целом это было странное поведение для президента.

Большинство федералистов были ошеломлены поступком Адамса. В то время как многие кипели от «удивления, возмущения, горя и отвращения», другие считали, что президент сошёл с ума. Под огромным давлением со стороны высших федералистов, включая встречи, которые заканчивались недостойными криками, Адамс был вынужден пойти на некоторые уступки. Он согласился добавить к Мюррею ещё двух посланников — главного судью Оливера Эллсворта и Уильяма Дэви, губернатора Северной Каролины, — и отложить отправку миссии до тех пор, пока французы не дадут гарантии, что она будет принята, что они и сделали в августе 1799 года. Тем временем в конце февраля 1799 года Конгресс объявил перерыв, так и не увеличив численность армии, и Адамс вернулся домой в Куинси, где в течение следующих семи месяцев пребывал в гневном уединении.

Высшие федералисты во главе с государственным секретарём Пикерингом были в ярости. Разрушив все свои планы относительно армии и подавления республиканцев, они задумали сорвать миссию во Францию. Только когда новый министр военно-морского флота Бенджамин