Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

лежать под домом на куче картошки и прорастать вместе с ней. А по весне придет сюда веселая бригада селян звать деда в поле и найдет наши хладные тела. Подходите к столу, Алексей Дмитриевич, давайте выпьем, — Сайкин глубоко задумался, кожа на лбу пошла складками, взгляд слегка затуманился. — Выпьем за творческое долголетие.

— Тьфу, — сплюнул Пашков. — Неужели вашей изобретательности только и хватает что на творческое долголетие? Не буду за это пить.

— Ну, ладно-ладно, — Сайкин чуть не силой оттащил Пашкова от подоконника и усадил на стул. — Шучу. Выпьем за деда Матвея, чтобы он и впредь благополучно выбирался из своего погреба. За хозяина нельзя не выпить, — сказал Сайкин, по гримасе Пашкова определив, что тот собирается отказаться. — Обидится дед. В его-то доме — и за хозяина не выпить.

— Вы и мертвого уговорите.

Пашков неверной рукой чокнулся и выпил самогонку одним глотком. Он сморщился, повертел в руке пустую рюмку, потянулся за соленым огурцом.

— Знаете ведь, что мне нельзя злоупотреблять. Подорвет творческое долголетие этот самогон.

— Дедов самогон не подорвет, за это ручаюсь, — Сайкин выпил и теперь переминался с ноги на ногу, ожидая, когда Пашков кончит с огурцом. — А теперь на воздух. Такая прекрасная ночь, что ее жалко променять на лишнюю рюмку. Только не провалитесь по пути под землю, к деду. Я вас вытаскивать не стану.

Он взял со стола ракетницу, сунул в карман несколько патронов из целлофанового пакетика и потянул Пашкова за рукав.

— Ну что за мальчишество стрелять из ракетницы, — проворчал Пашков, поднимаясь на ноги. — Или вы собираетесь освещать дорогу заблудшим душам? Тогда не стоит беспокоиться. Все заблудшие души уже здесь, в этой комнате.

Пашков поднялся, снял с гвоздя пальто и долго возился, просовывая руки в рукава.

* * *

Осторожно обойдя черный провал погреба, торчащую оттуда лысую голову деда Матвея и уже поднятую наверх корзину с картошкой, они вышли на низкое крыльцо и спустились на утоптанный перед домом снег. Сайкин задрал голову к небу. В вышине мерцали холодные зимние звезды.

Сайкин, засунув два пальца в рот, попытался свистнуть, но выдохнул из себя лишь хрип, похожий на шум ветра в печной трубе.

— Даже свист замерзает на лету, — сказал Сайкин.

— Вы просто не умеете.

Пашков, засунув пальцы под кончик языка, свистнул легко и пронзительно.

— Класс, — завистливо сказал Сайкин. — Вы можете подрабатывать на эстраде с таким-то талантом, — он вновь сунул пальцы в рот и испустил шипящий неровный звук. — Ладно, значит, мне еще есть чему учиться.

Он поднял вверх прямую руку и нажал на спусковой крючок. Выпущенная ракета, оставив за собой дымный след, взлетела и исчезла в черном небе. Через минуту раздался трескучий звук, будто по ту сторону неба разорвали кусок холщового полотнища. Зеленая ракета загорелась и потушила звезды.

— Ура-а! — закричал Сайкин, потрясая в воздухе ракетницей.

— Ура-а! — закричал тонко с крыльца вышедший следом дед Матвей. Ветер, подхватив крики, понес их к дальнему лесу. Пашков хотел было присоединиться, но закашлялся и, прочищая горло, смотрел на зеленоватый в свете ракеты снег. Сайкин, не дожидаясь, пока исчезнет это нереальное неземное свечение, переломил ракетницу, загнал в ствол новый заряд.

— Молодец, дед, хорошо кричишь, видно, что в атаку ходил, — одобрил Сайкин и поднял прямую руку. — Теперь я верю в сказки о твоем героическом прошлом.

Новая ракета, чирикнув дымным хвостом по небу, загорелась в вышине. На другом конце деревни залаяли собаки, сперва одна, потом другая. В ближнем доме через дорогу загорелись окна.

Через низкую занавеску просвечивала человечья тень. Ракета разгорелась красным светом и остановилась в небе, будто висела на веревочке, заискрилась и начала плавное падение.

— Шибко горит, — сказал дед Матвей, внимательно следя за ракетой. Его лицо, освещенное красным светом, светилось в ночи, как раскаленный докрасна чайник. — Вот и люминация у нас зажглась.

Он сглотнул слюну и перевел взгляд на дом через дорогу.

— Любка в окно харю выставила, антиресно ей.

Приветственный крик Сайкина прокатился по деревне. Это было нечто среднее между «ура» и лошадиным ржанием. Густой пар вырывался из его разгоряченного нутра. Собаки залаяли громче. Сайкин отозвался на лай новым совершенно диким криком.

Он снова переломил ракетницу, хотел вставить в ствол новый патрон, но уронил его, пошарил ладонью в снегу у ног, но не нашел, достал из кармана новый, непослушной рукой зарядил, поднял ствол к небу и выстрелил. Издавая зловещее шипение, ракета взмыла в высоту. Сайкин хотел что-то крикнуть, но закашлялся в кулак, сплюнул мокроту на снег и выругался.

— Ты бы хоть ватник надел, — сказал дед Матвей. — Простудишься, не дай Бог.

— На фиг мне твой ватник нужен, — ответил Сайкин.

Вытер с губ слюну, он страшно заорал, приветствуя новую ракету, на этот раз зеленую. Пашков слезящимися глазами смотрел на зеленый снег. Его мутило, он мучительно боролся с собой, сдерживая тошноту.

Причину своих мучений он видел почему-то в истошных криках Сайкина, в этих разноцветных ракетах, а не в сомнительном самогоне деда Матвея. Спотыкаясь, едва перебирая непослушными ногами в глубоком снегу, он поплелся за угол избы, в темноту, обругал Сайкина последними словами и, перегнувшись пополам, сунул глубоко в рот два пальца.

Сквозь завывания ветра было слышно, как за углом дома надрывался Сайкин, тонким бабьим голосом ему вторил дед Матвей. «Сейчас они этими ракетами дом дедов сожгут или соседский», — подумал Пашков, спазмы были такие, будто какая-то неведомая сила сжимала желудок, как резиновый мячик. Собачий лай усилился.

Теперь Пашкову представлялось, что вместе с собаками лает и Сайкин, а может, так оно и происходило на самом деле. Дед Матвей тоже издавал какие-то тонкие, нечеловеческие звуки.

Еще пару минут назад Пашкову казалось, что жизнь уходит из его тела, как пар изо рта. Но тут ему сделалось легче. Он зачерпнул пригоршню снега и, разогнувшись, с усилием обтер снегом лицо. Его зазнобило, захотелось обратно в дом. Пашков несколько раз глубоко вдохнул морозный воздух, чувствуя облегчение, спазмы желудка больше не повторялись.

Он постоял, с опаской прислушиваясь к себе, снова вдохнул холодного воздуха и пошел к крыльцу на крики Сайкина, на ходу вытирая лицо носовым платком.