Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

не мог придумать. Ну, что скажешь? Только без художественного свиста. — Сайкин стоял, оставив пиджак широко распахнутым, и барабанил пальцами по ручке пистолета.

— К смерти Федорова я не причастен, — Юсупов приложил руку к сердцу. — Я и представления не имел, что они собираются Федорова…

Юсупов приложил руку к груди еще плотнее и явственно почувствовал учащенное сердцебиение. Тень отца, скончавшегося от инфаркта за неделю до своего пятидесятилетия, незримо нависла над ним. Юсупов считал себя человеком с отягощенной наследственностью. Малейшая аритмия приводила его в сильное расстройство. Он чувствовал, что сейчас ему необходимо принять лекарство, но не хотелось при Сайкине показывать слабость своего сердца.

— С Федоровым не сумел договориться Лазарев, — сказал он.

— То есть? — поднял брови Сайкин.

— Лазарев следил за строительством комбината, — Юсупов глубоко вздохнул и отнял руку от сердца. Он вспомнил своего домашнего доктора, утверждавшего, что аритмия не что иное, как следствие его страхов за собственное сердце. — ДСК ведь не какой-нибудь почтовый ящик, ворота открыты, заходи, если хочешь. А Лазарев любит, вернее, любил, смотреть, как идет дело. Иногда заедет на комбинат, походит, заглянет туда-сюда. На Федорова он обратил внимание едва ли не в первый свой визит. Тогда на площадку привезли бетон под фундамент электроподстанции. Нужно было его укладывать, а лес для опалубки кончился. Что делать, раствор застывает? Федоров, недолго думая, приказал разобрать забор вокруг стройплощадки и сколотить из него опалубку. Лазарев обратил на него внимание. Сказал, мол, толковый мужик, считайте, он у меня в штате.

Юсупов замолчал, полез в брючный карман; облепив пол-лица носовым платком, высморкался. Сейчас — он это чувствовал — прямой угрозы его жизни не было, он почувствовал себя увереннее. Сайкин хмыкнул и вытянул под столом ноги.

— Ну и аппетит у этого субъекта. Федоров — мое открытие. Стоит человеку оказаться на своем месте, как он всем вдруг становится нужен.

— Когда дело шло к концу, то есть когда Лазарев все решил окончательно, он сделал Федорову предложение при новом хозяине остаться в прежней должности, работать с ним на более выгодных условиях, естественно. Всем известно, что вы, Виктор Степанович, простите, своих сотрудников не очень баловали. Федоров вспылил.

Юсупов спрятал платок. Ему стало легче, сейчас он не чувствовал враждебность Сайкина и Семена, всегда пугавшего его.

— Детали разговора я не знаю, но Лазарев был очень зол. Когда Федорова не стало, Лазарев сказал: тем лучше. Дескать, мы потеряли хорошего инженера, но серьезно предупредили Сайкина. Так и сказал: серьезно предупредили, и если Сайкин умный человек, он поймет это предупреждение. Лазарев слишком своеволен, он раб своего настроения.

— Давай подробнее, — Сайкин не отводил взгляда от Юсупова. — Сколько я помню, меня в тот день в Москве не было. Кроме того, мне известно точно, что Федоров звонил тебе с комбината во второй половине дня. Он интересовался, где Сайкин, видно, хотел сказать мне что-то важное. А ты зачем-то скрыл, что я уехал из Москвы. Федорову ответил, что в офис я сегодня не вернусь, но вечером буду у себя дома. Ищи Сайкина там.

Юсупов почувствовал, как от сердца по всему телу катится горячая волна, а пульс снова учащается. Он постарался успокоить себя, вспомнив утверждение своего врача: «Ипохондрия — ваш худший враг, если доведете себя до инфаркта, то исключительно собственным страхом», он глубоко вздохнул, сдавил кистями рук колени.

— В тот последний день, когда Лазарев сделал Федорову предложение работать на него, мы встретились днем в кафе «Пингвин». Лазарев был сильно не в духе. Он велел мне, как только вернусь в офис, дозвониться на ДСК и сообщить Федорову, что вечером вы ждете его для делового разговора у себя на квартире.

— Но случилось по-другому, Федоров дозвонился в офис сам и нарвался на тебя, — продолжил Сайкин. — Облегчил твою задачу.

— Да, когда он дозвонился, трубку снял я, — Юсупов вытер лоб. — Я только передал, что вы вечером будете дома. Тогда я еще ничего не знал. Они все решили без меня, а подробности мне стали известны позже. Лазареву непременно хотелось, чтобы все это, ну, с Федоровым, произошло прямо в вашем подъезде, лучше всего у вашей двери. Он говорил, вид крови действует на людей. Люди становятся мягче, сговорчивее. Лазарев совсем не хотел, чтобы смерть Федорова выглядела как несчастный случай. В подъезде, на вашем этаже его ждали, чтобы… ну, вы понимаете… Лазарев сидел внизу в своей рабочей машине.

— Бежевого цвета?

— Не помню точно, но светлая, — кивнул Юсупов. — Потом ее пришлось перекрасить в мастерской Аронова. Так Федорова ждали на этаже, этих людей нанял Аронов. Но тут словно судьба вмешалась. Этажом ниже справляли молодежную свадьбу. Когда Федоров вызвал лифт и начал подниматься на этаж, целая компания из этой квартиры, где играли свадьбу, вывалила на лестницу курить. Федоров поднялся, вышел из лифта, но те люди ничего сделать не смогли. В подъезде было полно людей. Федоров долго топтался у вашей двери. А эти люди, которых нанял Аронов, стояли от него в двух шагах, переглядывались и никак не могли сообразить, что им делать.

Федоров вытащил сигарету и попросил у них спички. А они оказались некурящими. Действовать они так и не решились. Тогда Федоров позвонил в дверь снова, уже в последний раз, что-то проворчал себе под нос, сошел на нижний пролет лестницы и прикурил у кого-то из гостей этой свадьбы. Возвращаться на ваш этаж, чтобы сесть в лифт, он уже не стал, сошел на нижний этаж, вызвал лифт туда и спустился. Лазарев сидел в машине и видел, как Федоров появляется на улице живой и невредимый. Он понял, что наверху что-то не заладилось.

Юсупов вытер рот тыльной стороной ладони.

— Прошу к чаю.

В комнату просунулась голова Веры. Она распахнула дверь шире, переступила порог и посмотрела на мужа.

— Чай подождет, — сказал Юсупов, стараясь выглядеть естественно, но ничего не мог поделать, лицо оставалось бледным и неестественно напряженным.

— Да уж, мы заговорились, — Сайкин дружелюбно улыбнулся. — Видимо, чай придется отменить. В другой раз обязательно.

Вера исчезла за дверью.

— Семен прав, твоему налаженному быту в Москве, идиллическим отношениям с женой, видимо, пришел конец, — сказал Сайкин. — Ты хотел условий — это и есть мое условие. Даю тебе пять суток срока с сей минуты.

Чтобы ты убрался из города навсегда. Москва большая берлога, но быть в этой, пусть большой, берлоге с такой вонючкой, как ты, не желаю.

— Но как я объясню? — Юсупова ударило в пот, рубашка прилипла к спине. — Я ведь должен…

— Ты должен убраться из города, всего-навсего. За