Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

то, что ты наделал, ты заслуживаешь совсем иной судьбы. Я предлагаю тебе уехать. Конечно, будет трудно придумать правдоподобную убедительную версию для жены, как-то все ей объяснить. Но ты постараешься. Если ты все же решишь остаться, знай: я тебя и пальцем не трону. Да, не трону, но сделаю твою жизнь здесь невыносимой. Ты никогда не поднимешься в Москве, ничего не добьешься, как бы ни старался. Репутацию тебе создам такую, что и бродяга не позавидует. Для начала, скажем, у тебя сгорит эта дача. Потом будут неприятности с квартирой. Имущественные неурядицы станут преследовать тебя. А что может быть хуже для человека, смысл жизни которого в накопительстве? Посвятить себя деньгам и всю жизнь оставаться нищим.

— Я уеду, конечно, уеду, — загорячился Юсупов.

Слушать Сайкина дальше он уже не мог.

— Но скажите, тогда вы меня отпустите?

— Отпущу, — Сайкин потер ладонью лоб. — Видишь, только от твоего голоса у меня начинается мигрень. Пять дней сроку хватит, чтобы свернуть твои делишки. И не присылай мне своего нового адреса.

Шамиль вздохнул свободнее, распрямил спину. Подходящий покупатель на дачу был у него на примете. А Сайкину можно верить на слово: сказал, не тронет, так и не тронет.

Глава 21

— Скоро уж старый год заканчивается, — Сайкин расположился рядом с Пашковым на просторном заднем сиденье своего представительского «Мерседеса» и рассматривал карманный календарик. — Да, год заканчивается, будь он неладен. Будь он трижды неладен.

— Что, неужели плохой год был?

Сидевший за рулем парень, новый водитель, взятый на место уволившегося Юры, попытался было оглянуться на Сайкина, но так и не рискнул оторвать взгляда от дороги.

— В общем-то, год как год, — ответил Сайкин. — По-своему трудный, по-своему нужный. Но, слава Богу, он прожит.

— М-да, — механически ответил Пашков, не слушавший Сайкина.

В газетном киоске из любопытства он купил брошюру «Взаимопомощь среди пенсионеров», сейчас не ко времени вытащил ее из кармана пальто и неожиданно для себя заинтересовался чтением.

— Что «м-да?» — переспросил Сайкин. — У вас тоже был трудный год?

— По-своему трудный.

Пашков оторвался от брошюры, посмотрел на Сайкина, через стекло глянул на вросшую в снежное поле безымянную деревеньку. Сайкин хмыкнул себе под нос.

— Что вы там читаете? — спросил он. — В кои-то веки раз выбрались прокатиться за город, так вы с собой какую-то макулатуру взяли. Другого времени что ли не будет?

— Имейте уважение к печатному слову, — Пашков расправил брошюру на коленях. — Вы же принадлежите к писательской братии.

— Писательская братия, как ни странно, меньше всего на свете уважает печатное слово, — Сайкин коснулся плеча водителя. — Километра через четыре будет поворот направо. Так что вы там читаете?

— Вот, — Пашков показал ему обложку брошюры. — Интересные вещи пишут. Публикуют много писем от обиженных жизнью людей.

— А вы интересуетесь жизнью обиженных и оскорбленных? Или сами себя к обиженным и униженным причисляете?

— Скорее интересуюсь, чем причисляю, — Пашков снова уткнулся в брошюру. — Вот интересно, послушайте. Пишет одинокая пенсионерка, бывшая преподавательница французского языка. У нее была просторная двухкомнатная квартира в центре Москвы, окнами на бульвар. Она пишет: «Однажды ко мне пришел очень вежливый молодой человек, прекрасно одетый, с хорошими манерами. Он предложил обменять мою квартиру в центре на квартиру большей площади в районе Бутово. „Прекрасный зеленый район, много воздуха и солнца. Уверен, там вам будет лучше“, — сказал он улыбаясь. Я поблагодарила за заботу, посмеиваясь в душе, и ответила, что солнца мне и здесь хватает, а лишняя площадь тем более не нужна.

Молодой человек извинился за беспокойство и попрощался. На следующее утро, когда я возвращалась из молочного магазина, в парадном меня остановил незнакомый молодой человек, небритый и, как мне показалось, подвыпивший. „Ты еще не переехала в Бутово?“ — заорал молодой человек и ударил меня кулаком в ухо. Удар был такой силы, что я потеряла сознание. До квартиры меня довели соседи. Они посоветовали обратиться в милицию, но я, конечно же, никуда не пошла.

На следующее утро опять пришел вежливый молодой человек в костюме и снова настойчиво советовал переехать в Бутово. В это время под окном на бульваре разминался мой обидчик. Он размахивал над головой черенком от лопаты, делал выпады, отжимания от скамейки. На этот раз я оказалась сговорчивее. Я подписала все бумаги и уже на следующий день меня перевезли на новое место.

Мое новое жилье — небольшая однокомнатная квартира рядом с железнодорожным полотном. Днем и ночью под окном идут и идут составы, и нет конца и счета этим поездам. Но шум железной дороги меня особенно не беспокоит, на одно ухо после той памятной встречи в парадном я почти не слышу. Вчера ко мне опять приходил тот вежливый молодой человек. Впрочем, теперь от его вежливости ничего не осталось.

Он сообщил, что мне предстоит новый переезд, на этот раз в деревню и предложил подписать заявление. Он дал мне два дня на сборы пожитков. Теперь я хожу из комнаты в кухню и обратно. Не знаю, что делать. Знаю только, что ни в какую деревню я не поеду». Конец письма.

Пашков закрыл брошюру, сложил ее вдвое и спрятал в карман.

— А там в самом конце еще есть приписка: «Какая же я была дура».

— Очень поучительно, — сказал Сайкин. — По моим наблюдениям, каждый человек рано или поздно хватается за голову с криком души: какой же я был дурак или дура. Лучше, когда это происходит в молодые годы. Есть возможность переиначить жизнь, что-то исправить. Хуже, когда дело к старости. Я думаю, в своих бедах виноват сам человек, а не обстоятельства. Вот сейчас поворот.

Сайкин показал водителю пальцем, где сворачивать. Машина сбросила скорость, свернула с шоссе на двухрядную асфальтовую дорогу и снова начала разгоняться.

— Так, с какой целью вы прочитали мне это поучительное письмо?

— Без всякой цели, — улыбнулся Пашков. — Теперь вижу, вас это письмо задело. Вы подарили мне квартиру. Теперь она моя. Но ведь и вашей она каким-то образом стала? Тоже какой-нибудь старухе в ухо съездили?

— Ну, вы даете, Алексей Дмитриевич, вы даете, меня прямо наповал положили, — Сайкин затряс головой. — Полная чушь. Неужели я похож на человека, способного избить бабку в парадном? Совсем вы в людях не разбираетесь, а еще писатель.

— Ну ладно, не обижайтесь, — заулыбался Пашков, довольный, что удалось поддеть Сайкина. — Никогда не знаешь, на что именно способен человек.

— Вас погубят обобщения, — Сайкин был уязвлен. — У вас редкая способность все делать не к месту. Я бы назвал это отсутствием такта. Сегодня я решил