Имя Дракона - Ольга Видова

Она махнула рукой в сторону западного хребта, где в лучах заходящего солнца сверкали шпили древнего заброшенного города.

— Авелот.

Адалинда кивнула.

Райнер попытался прикинуть, как корабль мог здесь оказаться, по всем расчетам выходило, что они сделали крюк. Но от расчетов его отвлекло то, что на правой ладони Адалинды были шрамы. Ожоги.

— У меня много обличий, — улыбнулась она, проследив за его взглядом, — я давно слежу за тобой. Ты силен, но можешь стать еще сильнее. Ты видел, что я могу, — она неопределенно махнула рукой, как бы показывая, что погода и море полностью подчинялись ее воле, — ты можешь стать сильнее меня. Я могу помочь тебе стать великим змеем, и остановить того, кто хочет уничтожить мир.

— Кого?

— Если я назову тебе имя, он сможет проникать в твой разум. А прежде, тебе следует окрепнуть. Ты похож на меня, хочешь контроля и знаний. Я научу тебя, если ты мне позволишь. Найди меня и я сделаю тебя одним из сильнейших.

Она улыбнулась и, обратившись с серо-красного змея, поднялась в небо. У нее не было крыльев, она скользила по воздуху как змея по земле, и скоро скрылась вдалеке, возвращаясь в заброшенный город.

Глава 44. Игра в Героя

29.10

Синяя луна — полнолуние

Красная луна — растет

Желтая луна — полнолуние

В воздухе висел дым. Запах горелого мяса вызывал слюну и позывы тошноты.

Лист дышал и не смел в это поверить.

Он ведь задыхался, легкие резало сотней ножей, воздух застревал в горле, заставляя все внутри сжиматься.

Но теперь все нормально.

Пальцы касались мягкого пепла и твердой земли под ним. А ведь его кожа краснела и пузырилась.

Он все еще мог видеть затянутое низкими тучами небо, хотя ему казалось, что глаза вытекли.

Он попытался сесть и у него получилось.

Его меч лежал рядом, кожаная оплетка на рукояти цела. Лист поднял его и встал.

Люди лежали вперемешку. Все мертвые. Одни погибли в драке, других убил огонь. От тех, до кого добрались тени, не осталось почти ничего. Даже огонь милосерднее.

Лист осмотрел себя. Штаны и сапоги сохранились, разве что почернели. Кольчуга оплавилась и, едва он ее коснулся, свалилась с него, распадаясь на куски. От стеганки и рубахи не осталось ничего. А кожа при этом цела, разве что старые шрамы на месте, несколько новых синяков и царапина, там где Вито распорол кольчугу. Огонь не тронул его.

Некоторые тела все еще дымились. От земли исходил жар. Часть деревьев превратилась в горелые остовы. Те же, что стояли подальше, припорошило снегом, будто тут и не было никакой бойни и огня.

Он шагнул к телу врага, которого ночью желал сразить. Доспех искорежен и расплавлен, в груди дыра. Родовой знак на шлеме сохранился, но узнать самого Херлауга уже нельзя.

Лист прошел дальше, к заснеженным деревьям. Почти все они уже избавились от листьев, готовясь к зиме, только ель топорщила зеленые иголки сквозь белую шубку. Он коснулся иголок кончиками пальцев — острые. Дерево было живым, по-зимнему сухим, но не осыпалось.

Лист приложил пальцы к шее и отсчитал сто ударов, а потом еще сто. Он жив. Ему даже становилось холодно.

Прикусив губу, он обернулся к выжженной поляне — мертвые тела, мертвая земля. И только сам Лист невредим.

Но как это возможно?

Он просил огонь убить Херлауга, остановить тени. Любой ценой. Ценой своей жизни если требуется. Огонь исполнил его волю.

Почему же он все еще жив?

Лист вернулся на поляну, наклоняясь к телам, прощаясь. Это всё, что он теперь мог для них сделать. Те, кто умер не от огня или теней, всё равно обгорели. Некоторых он узнавал лишь по уцелевшим частям доспехов.

Белый надгробный камень, выделялся среди черноты. Его не покрыл пепел, на него не упало ни капли крови, и он не обгорел. Белый идеальный прямоугольник на черном фоне.

Лист остановился около него. Из-за этого он убил своих людей. Какая глупость. Он бессильно ударил по камню мечом. Меч не достигнув цели отскочил в сторону.

Лист громко выругался, выпуская злость и горечь.

В сотне шагов из леса поднялась стайка птиц.

В этих краях водилось мало животных. Его крик ли спугнул их, или кто-то иной — он скоро узнает.

Лист подошел к сваленной в кучу поклаже.

Ему повезло. Почти ничего не сгорело. Нашел свой мешок с запасной одеждой. Перерыл чужие. Запасной кольчуги или стеганки не попалось, но отыскал свитера и шарфы. А самое ценное: одеяла и провизию.

Нашлась даже пара лопат и черенок. Лист был этому благодарен, у него могло бы не хватить терпения на подгонку палки.

Отойдя от белого камня подальше, начал копать.

Как всегда физическая нагрузка неплохо прочищала голову. Он мог не думать, что именно делает, и что будет делать, когда закончит.

Мерзлая земля плохо поддавалась, но это лишь заставляло прикладывать больше усилий.

Через пару часов он присел на край ямы, чтобы перевести дыхание и глотнуть воды. Взор снова упал на белый камень.

Он снова выругался и резко отвернулся. Как раз вовремя чтобы увидеть, как из леса выходят два человека.

Тим помогал идти Хабру. Тот подволакивал ногу. Оба грязные и уставшие, но живые! Сердце бешено забилось, на глаза навернулись слезы.

Лист бросился им навстречу, помог подтащить Хабра к дереву, на которое можно опереться спиной, а затем отправился разыскивать в поклаже бинты, зелья и еду.

Четверть часа спустя, нога Хабра была перебинтована и прикреплена к импровизированной шине. А сам Хабр уснул под воздействием дурмана. Тим бормотал заклинания, и водил руками, но Лист не ощущал его магии. Сквозь облегчение и радость, навязчиво пробивались мысли о белом камне за спиной.

Наконец, Тим отодвинулся от Хабра и молча, протянул руку. Лист передал ему флягу и спросил:

— Кто-нибудь еще?

— Я не видел. Трупы не пробовал считать?

— Не пришло в голову.

В голову то пришло, но было слишком страшно и больно. Признаваться в этом не хотелось.

Они помолчали.

Одновременно поднялись на ноги. Лист вернулся в яму и продолжил копать, а Тим пошел делать черенок для еще одной лопаты.

Солнце быстро садилось. Тим зажег несколько небольших костерков и тоже принялся копать.

Вскоре на небе зажглась половинка красной луны. Хабр спал. Тим окинул взглядом вырытую яму:

— Думаю, хватит.

Лист не стал спорить. Вдвоем они быстро перетаскивали тела.

Взгляд то и дело притягивался к