Горы дышат огнем - Веселин Андреев

когда ее называют жалкой (из-за ее лживости) и в то же время тлетворной (имея в виду ее разлагающее действие). Если три года подряд твердят одно и то же, если вся эта трескотня раздается на фоне успехов на огромных фронтах, то нет ничего удивительного в том, что многие люди начинают заблуждаться (особенно если учесть, что слов правды они не могли слышать). Фашистская пропаганда была отвратительной, глупой, но она яростно захлестывала репродукторы, экраны, журналы с яркими обложками, газеты, брошюры, плакаты. Она оглушала и опустошала.

Сначала надо было заглушить эту пропаганду, а потом вселить в честные души веру в партизанское движение.

И нам помогала большая сила — демократические традиции народа, его ненависть к фашизму. Другой силой была надежда на Красную Армию, которая шла к Шипке и Плевену. Работала на нас и третья сила — дороговизна, голод, частые призывы мужчин на военные сборы и переподготовку, налоги, реквизиции и всевозможные поборы. Но это были дремлющие силы. Их надо было разбудить, чтобы народ перешел к действию, обрел мужество.

Немецкая разведка весьма точно определила задачи партизанского движения, если судить по «выводам», относящимся к 1943 году: «Главная тенденция — подрыв авторитета правительства и подрыв веры в его пропаганду среди народа». Мне даже нравится этот термин — «подрыв». «Ни на один момент не следует упускать из виду опасность бандитской деятельности и нужно как можно скорее принять против нее решительные меры».

Журчит речушка. Синеют надо мной скалы-крепости. Я присел возле бука, за которым меня не могут увидеть. Мне нужно побыть одному. Нет, не одному...

Я не спешу прочитать это письмо: предстоящая радость всегда больше испытанной. Я хочу насладиться этим маленьким чудом — письмом от нее здесь, в Лопянском лесу! Из Бунова его принес Мильо.

«Я так обрадовалась твоему письму. Это первое полученное мной от тебя... Наверное, ты хотел бы узнать, что у меня нового. Все у меня хорошо... На новую службу пойду, вероятно, завтра-послезавтра, но пока не могу тебе точно написать, каковы условия. Я сказала, на что претендую, и думаю, что моим пожеланиям пойдут навстречу...» Хорошо. Значит, за тобой не следят. А о твоих пожеланиях я знаю: прийти сюда. «Ты хотел бы получить длинное письмо, но ведь ты понимаешь: я не могу писать тебе очень подробно. Все твои друзья чувствуют себя хорошо... Да, чуть не забыла. Твоя сестричка вполне здорова и может ходить по городу...»

Лиляна! Только будь осторожна, сестричка, когда ходишь по городу!..

«Как трудно мне было без тебя в первое время! Сейчас я постепенно привыкла справляться со всеми трудностями сама. Я всегда мысленно советуюсь с тобой, как поступить. Это возвращает меня к прошлому, когда я могла спросить тебя, поговорить с тобой. Это помогает мне быть с тобой и сегодня. Всегда ли мне удается угадать, что бы ты мне посоветовал?.. Как жаль, что я не с тобой. Я бы так старалась, изо всех сил. Будет ли так?..»

Нет, не будет, Вера. Сейчас, по крайней мере, не отпустят в горы секретаря райкома, тем более что ты находишься на легальном положении.

«Буду тебя ждать. Мне кажется, что ты скоро сюда придешь. Теперь ты знаешь, как сразу найти меня. Я не хотела бы потерять ни минуты. Буду ждать целыми днями...»

Когда это я вышел прогуляться? Мне так хорошо, что, кажется, все это видят. Но никто не понимает, почему, вернувшись в землянку, я затеваю борьбу с Алексием.

Лазар принес весёлое, необычное известие: Сашка и Ленко поженились.

Дело было, кажется, к вечеру, в свободное время. Помню, как все развеселились. «Ты смотри, ай да Ленко, никто не ожидал!», «Вот тебе и Сашка — тихая, скромная, а вон какого парня завлекла!», «А она что, урод, что ли?». Подшучивали и над Лазаром: «Как же ты им разрешил?», «Ты что же, их венчал?», «А какое свадебное платье было на Сашке?».

Оставим смеющихся товарищей. Мне нужна тишина. И одиночество. Потому что я буду говорить о Сашке.

Она была моим товарищем, обыкновенным рядовым бойцом, ничем не отличавшимся от других (а может, мы не видели ее особенностей), а стала любовью, болью, гордостью отряда. Стала надеждой поколения семнадцатилетних. Неуловимым и всегда присутствующим бессмертием.

Я уже почти не могу провести различия между живой Сашкой и той, что ушла в бессмертие. А рассказать я хочу о той, простой, ничем не выделяющейся, и все же...

Как, Сашка, рассказать о тебе?

Она была невысокой, но, глядя на ее широкое лицо, можно было угадать в ней большую душевную силу. Нежное существо, и, когда мы заходили в села, старушки всегда с жалостью глядели на нее.

Нежное существо?

Мы возвращались от дяди Милутина с набитыми картофелем рюкзаками. Рюкзак Сашки был тоже огромным. Милчо, плечистый горец, предложил было ей помочь, а она с раздражением в голосе (от страшной усталости) ответила: «Я сюда пришла не в игрушки играть!» Во время другого похода мы как-то сделали привал. Сон валил нас с ног, а была ее очередь стоять на посту. Делчо говорит: «Сашка, не знаю почему, только мне не спится. Ложись, а я все равно...» «Знаю, Делчо, только и меня бессонница одолела!» — ответила она, и оба они рассмеялись. В Литаковских горах на наших напали во время сна. На посту была Сашка. Пуля отколола щепку от приклада ее винтовки. Сашка испугалась, конечно, но все же задержала полицейских и прикрыла отход четы.

Эта семнадцатилетняя девушка, дитя Софии, не знавшая гор, где жизнь сама по себе не каждому под силу, как боец, ни в чем не уступала здоровенным мужчинам, выросшим здесь. И всегда была терпеливой, милой, даже когда мучил голод или снежная буря валила с ног. Где она брала эту неистощимую силу? Знаю, убежденность, вера... Но и они не всесильны. Сашка была гордой девушкой с сильно развитым чувством собственного достоинства. Как бы ни было ей тяжело, она всегда старалась улыбаться.

Бай Станьо (вы его знаете, дети его были уже старше Сашки) только одной ей не говорил «дите» и не подшучивал над ней, как над большинством. И не покровительствовал, а относился к ней как к равной. Сашка любила его, как отца, помогала ему. Живая, трудолюбивая, она с удовольствием чинила одежду товарищей и делала это с заботой и любовью. Сашка была мастерица на все руки, а к труду ей не приходилось привыкать: в пятнадцать лет начала она зарабатывать на жизнь, шить саи[83]. Очень рано стала