Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Приклонский Е.

Наспех настрочил ответы обеим двоюродным сестрам в Завидово и в Калинин и, конечно, Лиде. Фотографии тоже отослал. Повидался со своими друзьями, Федором и Павлом. Их машина тоже здесь. С Федькой обменялись фотокарточками на память: мало ли что может стрястись, хотя у нас и не любят загадывать об этом. 31 августа

Новый экипаж, пятый в моей фронтовой жизни, сразу мне понравился. С механиком-водителем мы уже «давно» знакомы. Поджарый, спокойно-язвительный Нил Цибин — человек деловитый и несуетливый. Остальные члены экипажа тоже отличные ребята. Наводчик гвардии старшина Салов Дмитрий Иванович — однофамилец и земляк, а возможно, и дальний родственник Лидии (вот так встреча!). Он из того же Родниковского района Ивановской области, из села Михайлово, что находится недалеко от городка с красивым и мирным названием Родники.

Дмитрий, парень высокий и крепкий, держится с достоинством, смел и невозмутим даже в сложной обстановке, дело свое знает до тонкостей.

Наш заряжающий — гвардии старший сержант Перескоков Григорий Степанович, как и Нил, уже не мальчишка; худощав, [389] но с сильными, цепкими руками, как и положено заряжающему тяжелой СУ; исполнительности и выдержки ему не занимать.

Замковый — гвардии старший сержант Щиян Василий Григорьевич, хлопец из Запорожья, где у него оставалась в оккупации мать. Целых три года он ничего не знал о ее судьбе. Этим летом мать наконец нашлась, и Вася счастлив: кроме нее, у него из родных никого нет. Стройный, черноволосый, с открытым добрым взглядом смелых карих глаз, парубок этот — любимец экипажа, да и всей батареи (что нетрудно заметить сразу), но нисколько оттого не зазнался. Несмотря на не ахти какое высокое звание, наград у него, кажется, больше, чем у иных боевых офицеров. До первого ранения Вася воевал разведчиком в пехоте, а после госпиталя попал в полковую школу, где приобрел специальность замкового тяжелой САУ.

В полку нашем Василий Шиян стал известен с того самого дня, когда мы, неожиданно форсировав реку Великая, с треском вышибли фрицев с занимаемых ими позиций на высотах левого берега.

Во время атаки снарядом перебило гусеницу, оказывается, вот у этой, Ниловой, машины. Шедшая на хорошей скорости, она крутнулась на месте и стала. Высунуться из люков было невозможно: вокруг бушевали разрывы снарядов и мин. Командир машины попытался связаться по радио с комбатом и попросить его прикрыть подбитую самоходку хотя бы одной машиной с фронта, пока экипаж будет надевать соскочившую гусеницу, но рация молчала. И тогда командир приказал Шияну разыскать комбата, чтобы доложить обстановку и договориться о помощи.

Старший сержант выбрался через люк-лаз, прополз под машиной и, вынырнув из-под кормы, побежал, пригибаясь к местности. Бежал он быстро... в сторону противника — к ужасу командира, который заметил через перископ ошибку своего замкового слишком поздно, когда тот уже удалился на такое расстояние, что остановить и вернуть его было невозможно. Направление движения через поле, заросшее кустарником, Вася выбрал, сориентировавшись по корме самоходки, не подумав второпях о том, куда она в действительности развернута.

Еще более страшное случилось минутой позже — теперь уже на глазах командира и наводчика: два здоровенных немца [390] в касках прыгнули одновременно из кустов на Васю, сграбастали его, разоружили и, заломив руки за спину, потащили, угощая пинками, с собой, как замковый ни упирался...

За рекой, на нашем берегу, сработали гвардейские минометы, и впереди, на поле, и у подножия холмов, и на самих склонах вскоре забушевали смертоносные огненные смерчи.

— Все! — тяжело выдохнул Митя Салов.

Примерно минут через двадцать (кто их тогда считал?) после ухода Шияна раздался стук в башню слева. Наводчик приготовил гранату, вытолкнул заглушку и крикнул:

— Кто таков?

— Это я, Шиян!

— Покажись!

В круглое отверстие Салов в самом деле увидел отошедшего несколько шагов в сторону замкового, улыбающегося во весь рот. Вася был без шлема, с заплывшим глазом и разорванным до плеча рукавом. Кроме своего ППС, висевшего на груди, у старшего сержанта было еще два автомата, немецких, закинутые крест-накрест за спину.

Экипаж, уже и не чаявший увидеть своего товарища живым, возликовал. Нил, пряча улыбку и полуобернувшись на водительском сиденье, чтобы видеть Васю, не без иронии заметил:

— Действие второе. Возвращение блудного отрока Васьки с того света. С содержанием первого действия нас уже ознакомил командир. Слово за главным героем.

Очутившись на своем месте, среди приятно изумленных друзей, гвардии старший сержант смущенно доложил командиру, что приказания не выполнил. Тот перебил, отмахнувшись:

— Знаю. Говори, как жив остался.

— Да через «катюшку».

— ?..

— Как только заиграла она, сердечная, на нашем бережку, оба фрицуги разом сунулись носами в землю и меня с собой уронили, за руки придерживают. А как запели в воздухе эрэсы, так они меня отпустили и ладонями прикрыли себе шеи пониже касок — для пущей безопасности. «Ну, — думаю, — Васылю, тикать трэба, покы ци дурни землю нюхают. Лучше от своей «катюши» умереть, чем от руки этих поганых вражин». Только подумал я это — позади как жахнет. На нас сверху земля посыпалась, [391] горящие ветки и трава в воздухе закружились. Приподнимаюсь — немцы лежат, а зады у них от крупной дрожи трясутся. Тут впереди еще взорвалось. Схватил я автомат, который поближе, и с размаху по каске дюжего, того, что фотографию мне разукрасил...

— Ничего, — вставил Нил, — зато теперь ночью без плафонов в башне светло будет.

Все заулыбались, а Вася, согласно кивнув, закончил:

— Попотчевал я без промедления и второго, подобрал остальные автоматы и — домой.

— А что же не пристрелил?

— Другие набежать могли. Где они в кустах — не видно. Жаль, ножа не было.

На поле тем временем стало потише, так как наши самоходки уже перевалили через гряду прибрежных холмов и противник перенес огонь. Экипаж Нила почти без помех самостоятельно управился с порванной гусеницей.

Вася Шиян и здесь, на 3-м Прибалтийском, был ранен во время полуторамесячного наступления, но через несколько дней, едва оправившись от раны, он сбежал из госпиталя и возвратился в свой экипаж. Бледность еще не совсем сошла с его лица.

Сегодня мы тщательно произвели средний техосмотр машин, готовясь к наступлению на Валгу (Валку). На стоянке нашей побывал, видимо, случайно необычный гость — военторговская автолавка, которая привезла сухое красное вино и одеколон «Тройной». Этими редкостными товарами военторг снабжает только офицеров (раз в год и по специальным карточкам). Мы с Нилом тоже получили по литру кислятины, которая отдавала ржавой железной бочкой, и по два флакончика одеколона.

Так как лавка на колесах прибыла к нам одновременно с приказом по 1-й Ударной (№ 0280 от 31 августа) о награждении всех наших мехводителей (из «стариков»), отличившихся при форсировании реки Великая, то в полку назревало небольшое торжество по этому поводу. Но военторговской выдачи было явно маловато на весь экипаж. И мы дружно согласились с Нилом, предложившим приготовить «ерш». Водитель и его командир великодушно пожертвовали в «общий котелок» по одному из своих флакончиков (не весь же одеколон, в самом деле, на кожу тратить!). Сказано — сделано. Тепловатая [392] пахучая смесь, с какими-то белесоватыми, словно мыльными, разводами на поверхности, на вкус была отнюдь не нектар, зато обед прошел весело, «на уровне», как заявил Нил.

Очевидно, идея превратить слабое кислое винцо в крепленое осенила не только всеведущего Нила Тимофеевича, потому что в кустах, окружающих наши машины, уже с вечера появился устойчивый, несколько видоизмененный одеколонный аромат.

Опытный комбат наш посоветовал всем награжденным записать номер и дату приказа по армии, ввиду того что до переформирования награды могут не успеть вручить, а после переформировки можно угодить на другой фронт, да еще и с другой частью. И тогда — ищи-свищи.

Вечером повстречал нашего начфина и вел с ним переговоры об аттестате, с которым произошло какое-то недоразумение из-за небрежности начфина из моего самого первого полка. Выяснилось, что беспокойство мое напрасно: если все будет с документами в порядке, то потери для меня составят всего четыреста рублей. Главное — мать в эвакуации регулярно получает каждый месяц деньги. Не знаю, как у них с ценами в Сампуре (мама ни разу, по своему обыкновению, не пожаловалась), но в бытность мою в Челябинске на эти деньги можно было купить полторы буханки черного хлеба...

Вчера взят город Плоешти — центр нефтяной промышленности Румынии. Фюреру остается сказать дармовой нефти «прощай!», а нам — радоваться. Вчера же наши находились еще в 27 километрах от Бухареста, а сегодня уже вступили в румынскую столицу. День исторический: мы открыли счет освобожденным от фашистских поработителей европейским столицам, возвращая их своему законному владельцу — народу.