Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

Леон Леви и Берта Машаба из различных тюрем и тюремных секций (разделенных по расовому и половому признакам) в мужскую тюрьму для африканцев. Первое условие состояло в том, чтобы была исключена любая возможность физического контакта между белыми и чернокожими заключенными, второе – соблюдение аналогичного требования относительно контактов между мужчинами и женщинами из числа заключенных. Властям пришлось установить одну железную решетку, чтобы отделить Хелен и Леон (как белых) от нас, и вторую – чтобы отделить их от Лилиан, которая также принимала участие в подготовительных мероприятиях. Даже у главного архитектора города неизбежно возникли бы проблемы с проектированием такого сооружения. Таким образом, в тюрьме мы оказались отделены друг от друга этим сложным металлическим приспособлением, в то время как в суде мы все свободно общались друг с другом.

Сначала нам предстояло обучить Фарида правилам поведения в зале суда и отрепетировать показания Хелен. Чтобы помочь Хелен, я играл роль Фарида. Я принял надлежащий судебному процессу вид и приступил к допросу.

– Имя? – спросил я.

– Хелен Джозеф, – ответила она.

– Возраст?

В ответ – тишина. Я повторил:

– Возраст?

Хелен, поджав губы, молчала. Через несколько мгновений она, нахмурившись, резко спросила меня:

– Нельсон, какое отношение имеет мой возраст к судебному разбирательству?

Хелен была очаровательна и одновременно отважна, наряду с этим порой в ней проявлялись властные манеры. Она уже находилась в том возрасте, когда женщины предпочитают скрывать его. Я объяснил, что в суде принято записывать данные свидетеля, такие как имя, возраст, адрес и место рождения. Возраст свидетеля помогает суду оценить его показания и может даже повлиять на вынесение приговора.

Я продолжил:

– Возраст?

Хелен явно напряглась и произнесла, наконец:

– Нельсон, давай я проскочу этот момент. Когда до этого дойдет дело в суде, я отвечу, но не раньше. Теперь поехали дальше.

После этого я задал ей ряд вопросов, которые могли последовать от обвинения. Я старался изобразить все это в максимально реалистичной манере, поэтому в какой-то момент Хелен повернулась ко мне и спросила: «Вы – Мандела или прокурор?»

В ходе судебных слушаний случались и другие светлые моменты, которые поддерживали нас и не давали нам упасть духом.

Мне разрешили по выходным навещать Хелен Джозеф и приносить ей отчеты о слушаниях. При этих посещениях я встречался с другими женщинами-заключенными и консультировался с ними как с возможными свидетелями. Я всегда весьма дружески относился к белым надзирательницам, и, как я заметил, мои визиты вызвали у них повышенный интерес. До этого они даже не предполагали, что среди африканцев может быть адвокат или врач, и считали меня неким экзотическим существом. Однако по мере продолжения нашего знакомства они становились более дружелюбными и раскованными. Я обычно шутил, что готов решить любые их юридические проблемы. Сцены того, как симпатичные образованные белые женщины на равноправной основе обсуждают серьезные вопросы с чернокожим мужчиной, наверняка корректировали представления этих надзирательниц о системе апартеида.

Однажды во время длительной консультации с Хелен я повернулся к надзирательнице, которая была обязана присутствовать при нашем разговоре, и сказал ей: «Извините, что утомляю вас этой бесконечной беседой». «Нет-нет, что вы! – ответила она. – Это меня совсем не утомляет. Мне это даже нравится». И я, действительно, отметил, что она внимательно следила за нашим разговором и даже делала в его ходе отдельные реплики. Я расценивал это как один из положительных моментов нашего судебного разбирательства. Большинство этих надзирательниц понятия не имели, по какой причине мы оказались в тюрьме, а теперь постепенно начали понимать, за что мы боремся и почему мы были готовы пойти на риск оказаться за решеткой.

Именно поэтому Национальная партия яростно выступала против всех форм взаимодействия между расовыми группами. Только белый электорат, которому внушили идею угрозы со стороны чернокожих и который не знал истинных устремлений африканцев, мог поддержать чудовищную расистскую философию Национальной партии. Более близкое знакомство представителей различных расовых групп в этом случае породило бы не презрение друг к другу, а понимание и даже, в конечном счете, гармонию.

Отдельные светлые моменты в тюремной жизни не могли компенсировать горьких эпизодов. Винни было разрешено несколько раз навестить меня, пока я находился в тюрьме «Претория Локал», и каждый раз она приводила с собой Зенани, которая тогда только начинала ходить и разговаривать. Когда охранники позволяли мне это, я обнимал и целовал ее, а ближе к концу нашего свидания возвращал ее Винни. Когда Винни в сопровождении охранников шла к выходу, Зени часто жестом приглашала меня пойти вместе с ними, и я видел на ее маленьком озадаченном лице, что она искренне не понимает, почему я не могу этого сделать.

Фарид Адамс умело провел Хелен Джозеф через все повороты допроса в ходе дачи ею свидетельских показаний. Он часто и довольно компетентно спорил с судьями. Теперь мы были полны энергии, и никто из нас больше не разгадывал кроссворды, чтобы скоротать время. По мере того как обвиняемые по очереди подвергали свидетелей перекрестному допросу, гособвинение начало осознавать истинный масштаб мужчин и женщин, проходящих по делу.

Согласно южноафриканскому законодательству, так как наше дело рассматривалось в Верховном суде, Дума Нокве как адвокат был единственным из нас, кому разрешалось обращаться непосредственно к судьям. Я как юрист мог бы подсказывать ему отдельные моменты, но формально мне не разрешалось выступать в суде, и никто из подсудимых также не имел такого права. Мы отказались от своих адвокатов исходя из обоснованного предположения, что обвиняемому в отсутствие его юридического представителя будет разрешено обращаться к суду. Однако как только я сделал это в первый раз, судья Рампф, пытаясь сорвать наши планы, прервал меня: «Мистер Мандела, осознаете ли вы тот факт, что мистер Нокве как адвокат является единственным юридическим лицом, которому разрешено выступать в суде?» На это я ответил: «Очень хорошо, Ваша честь, я полагаю, что мы все готовы соблюдать этот принцип до тех пор, пока вы готовы платить мистеру Нокве его гонорар». С тех пор никто из судейской коллегии не возражал против того, чтобы кто-либо из обвиняемых обращался к суду.

Пока Фарид Адамс допрашивал Хелен и последующих свидетелей, Дума Нокве и я сидели по обе стороны от него, помогая решать юридические проблемы по мере их возникновения. В целом, он не нуждался в каких-то особых подсказках. Но однажды, находясь под сильным эмоциональным давлением, мы оказались вынужденными шептать ему подсказки каждые несколько секунд. Фарид заметно устал, а у нас с Думой уже заканчивался материал для перекрестных допросов. И в этот момент Фарид, не посоветовавшись с нами, вдруг обратился к судьям с просьбой отложить судебное заседание. Он мотивировал необходимость этого своей усталостью. Судьи, однако, отклонили его ходатайство, заявив, что это