Народная Русь - Аполлон Коринфский

В другом сказании, приуроченном ко дню Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня, повествуется о самом событии, связанном с этим праздником. «Пьет вино Константин-царь», — начинается сказание, — «в красном городе, во своем дворе Господнем; с ним пьют Божьи апостолы, святой Петр и апостол Павел. И беседует Константин-царь: — О, верховны Божьи апостолы! Где-то ныне кресты честны, у коего честнаго царя они?..» Чем дальше, тем более расходится с книжной правдою повествование народное. «Верховны Божьи апостолы» говорят, что «кресты честны» находятся в еврейской земле «у проклята царя Евреина». Они советуют царю Константину пойти на еврейскую землю, «попленить» ее и «ухватить царя Евреина» и выпытать у него о месте, где сокрыта великая христианская святыня. Но сейчас же оговариваются советчики, что «тверда вера жидовина: помрет он скорее на муках, честных крестов не укажет». Лучше, по их словам, послать «жестоких глашатых» в еврейскую землю и взять от еврейской царицы ребенка. «Ты наложи два живых огня, царь», — говорят они, — «метни чадо меж огня два жива, пусть пищит оно, будто змия люта: а всякая мать милостива и до своего чада жалостива, — царица кресты укажет!» И вот — царь Константин, вняв совету, «на четыре страны письма пишет и собрал все войско христьянско…» Пленена вся еврейская земля, царь Евре-ин — в руках победителя и, несмотря на все пытки, несмотря даже на мученическую смерть-кончину, не выдал заветного места — «честных крестов указать не хочет!» Посланы, по увещанию «верховных Божьих апостолов», и «жестокие глашатаи». Все сделано по указанному, как по писаному. Увидев своего ребенка положенным меж двумя «живыми огнями», еврейская царица «приступает, слезы проливает, целует царя и в полу, и в руку», обещая указать желанное место. После некоторого нового колебания, она, наконец, когда ее дитя было отодвинуто от огней, говорит царю Константину: «Видишь ли, царь, Одюбар (Фавор) гору? Двинь ты войско, иди ты под гору и раскопай Одюбар-гopy: найдете вы твердый камень, разбейте вы твердый камень, посыпятся многи кресты златы, евреи кресты те сковали, наподобие будто кресты ваши, да не узнаются кресты ваши!» Царь сделал все по этому указанию. Принесли ему «многи кресты златы». Взял царь Константин и ударил их о камень: «переломились надвое, натрое…» Принесли ему другие кресты, — замахнулся царь, ударил о камень, пред ним разлетелся камень. Эти кресты были те самые «кресты честны», о которых говорили «верховны Божьи апостолы» — советчики царские.

«Как увидел то Константин-царь,Тогда царь возстал на ногиИ крест честной поцеловал он,И целует все войско христьянско.Когда царь кресты так избавил,Двинул войско, ушел он во двор свой.Пока жив был Константин-царь,Честны кресты на земли сияли,Сияли крещеному христьянскому народу.Когда же преминул Константин-царьИ честная царица Елена,Тогда честные кресты воскресли,Воскресли на небеса в высьИ теперь сияют на том свете,Словно солнце на свете здешнем»…

Так заканчивается сказание, стоящее ближе к сказочному складу, нежели к былевой песне, оправдывая стародавнее присловье: «Сказка — складка, песня — быль».

В другом сказании, родственном по содержанию с этим, место еврейской царицы занимает «жидовка-вдовица», «верховные Божьи апостолы» совершенно отсутствуют, а царю Константину самому «вспало на ум» все совершаемое. Начинается это сказание такой картиною: «Три темныя мглы опустились во Стамболе граде, и стояли ровно три годины: ни солнце в ту пору не грело, ни ветер тогда не повеял, ни роса тогда не заросила, никакая жена не родила, никакая овца не ягнилась, сотворился тогда глад великий, стары люди золою питались, молодые травою паслися, глупы дети песок поедали»… Это время, по сказанию, предшествовало мысли, вспавшей на ум царю Константину. «Зачудился тогда Константин-царь», — гласит сказание, — «чтой-то будет за великое чудо? Спустя мало, царю на ум вспало. И беседует он кралю Мурат-бегу: — Ты гой еси, ты Мурат-бег краль! Поди-ка ты на Ситницу реку к краю, есть там жидовка-вдовица, та имеет одного дитя-младенца: Ой ты, жидовка-вдовица! Скажи-ка мне, где-то тут кресты Христовы? А не скажешь, жидовка-вдовица, возьму у тебя твоего дитя-младенца, между двух огней буду его жарить!.. Отвечала жидовка-вдовица: — Клянуся я Богом, Мурат-бег краль! В работницы здесь нанята я, поливать мне велику навозную кучу: растет ночью здесь трава смерделика, растет ночью, я полю наутро; денно-нощно сижу себе здесь я!.. Сказали ему царю Константину. Царь пустил тогда молодцов триста, видеть — что там за чудо велико? Не была то, не была трава смерделика: только был то Христов василек. И тогда стали молодцов триста, отрыли велику навозну кучу: была она, куча, очень маленька, в глубину была она триста сажень, в ширину была она полтораста… И нашли они креста Христовы»… Когда найдены-отрыты были «кресты Христовы», — тогда, во мгновение ока изменилась вся картина:

«Тогда солнце огревать нас стало,Тогда ветер снова начал веять,Роса мелкая тогда заросила,Мужских детей жены породили,Овцы яры тогда объягнились,Сотворилася великая дешевизна,И нивы-то пшеницу родили,Урожай тогда вышел полон.Кто слышали, все 6 веселы были!..»

Дума пахаря-народа о хлебе насущном сказалась здесь едва ли не ярче, чем в каких бы то ни было других памятниках его песно-творчества. Эту думу спородила власть земли-кормилицы над его стихийной душою, порождавшей не только одних пахарей, но и богатырей. Праздник Воздвиженья слывет «капустницами». «Смекай, ба-ба, про капусту: Вздвиженье пришло!» — говорят на посельской Руси: «Взриженье — капустницы, капусту рубить пора!», «То и рубить капусту, что со Вздвиженья!», «У доброго мужика на Вздвиженьев день и пироги с капустой!», «И плохая баба о Вздвиженьи — капустница!», «На Вздвиженье — чей-чей праздничек, а у капусты поболе всех!», «На Вздвиженье первая барыня — капуста!» и т. д. Капуста, и всегда пользующаяся большим почетом в простонародном обиходе, у всех на языке в Вздвиженьев день. «Щи да каша — пища наша!», — говорит деревенский люд, а сам приговаривает: «Без хлеба мужик сытым не будет, без капусты — щи не живут!», «Хлеб да капуста лихого не попустят!», «Капуста не пуста, сама летит в уста!», «Капуста — лучше пуста!..» О незапасливых хозяевах замечают: «Пошел бы к соседу по капусту, да на двор не пустят!», «Помяни репу, чтобы дали капусты!», «Поезжай в Крым по капусту!», «Ни шит, ни кроен, а весь в рубцах!», «Без счету одежек — все без застежек!», «Маленький попок, сорок ризок оболок!», «Шароватый, кудреватый, на макушке плешь, на здоровье съешь!» — ведут свою иносказательную речь загадки о капусте. Старинное поверье советует выбирать капустные семена из кочнов если не на Воздвиженье, то на Благовещенье. «Ни Воздвиженской, ни благовещенской капусты мороз не бьет!» — гласит оно, из уст памятливых ко всякой примете старых людей, умудренных опытом. Они же добавляют к этому, что, при засеве капусты, надо пересыпать семена из руки в руку, — иначе, вместо капусты, уродится брюква. Капусты, по их же словам, в четверг не садят: «посадишь — всю черви поточат!»

Воздвиженье начинает ряд осенних веселых вечеринок, справляющихся и слывущих под именем «капустниц» не только в деревнях, но и в городах (у мещан). В старину в этот день красны девушки, принарядяся в цветно-праздничное платьице, хаживали из дома в дом _ рубить капусту. Это делалось с веселыми песнями; гостьям подносилось сусло-пиво, ставились сладкие меда, подавались угощенья-заедки разные (смотря по достатку хозяев). Молодежь-женихи высматривали себе в это время невест-«капустниц». Ввечеру, когда капуста была уже срублена, всюду шло веселье, нередко приводившее к свадьбам, игравшимся о Покров-дне. «Капустенския вечорки» длились две недели, заканчиваясь вместе с сентябрем-месяцем. Их ожидала молодежь, как веселого праздника, вроде Масленицы. Немало песен, особого склада и лада, приурочивалось к этому времени, своих — «капустенских», хотя не считалось зазорным петь на «вечорках» и всякие другие, лишь бы складны были да веселы.

Воздвиженские капустники и в наши дни — повсеместный на деревенской Руси девичий праздник: ждут его по осени, не дождутся красные. Знают они, что ввечеру сойдутся на капустную беседу-пирушку холостые деревенские парни — себе невест приглядывать. Все заневестившиеся девушки принаряжаются на эту беседу в лучшие наряды, чтобы не ударить в грязь своею красою девичьей: у каждой из них есть среди ожидаемых гостей свои присмотренные заранее, приглянувшиеся загодя парни. Существует поверье, что, если — собираясь на Воздвиженский капустник, девушка прочитает семь раз особого рода заклятие, то приглянувшемуся ей молодцу приглянется и ее красота. «Крепко мое слово, как железо! Воздвигни, батюшка Воздвиженьев день, в сердце добра молодца (имярек) любовь ко мне девице красной (имярек), чтобы этой любови не было конца-веку, чтобы она в огне не горела, в воде не тонула, чтобы ее зима студеная не знобила! Крепко мое слово, как железо!» — приговаривают девицы красные, собираючись, как на веселые смотрины, на капустник Воздвиженский.