Народная Русь - Аполлон Коринфский

Деревенская молодежь не отстает от стариков в суеверных обычаях, — почти всегда, впрочем, обращая их в игру-забаву. Так, на Семен-день, совпадающий с древним праздником в честь Белбога, крестьянские девушки хоронят мух и тараканов, покровителем которых, между прочим, считался и названный славянский бог. Для этого делаются гробки из свеклы, репы или моркови, в которые и кладутся погребаемые насекомые, а затем зарываются в землю. При этом поется немало песен, ничего общего ни с «богом мух», ни с какими погребальными обычаями не имеющих. Погребальщицы, разряженные в свои лучшие наряды, играют песни, а парни, тайком собирающиеся поглядеть на девичью забаву, высматривают себе подходящих невест. После похорон девушки идут вместе с выбегающими к ним из своей засады парнями пить брагу, и вслед затем деревня оглашается протяжною хоровой песнею:

«Ай, на горе мы пиво варили;Ладо мое, Ладо, пиво варили!Мы с этого пива все вкруг соберемся;Ладо мое, Ладо, все вкруг соберемся!..»

Семен-день с давних пор чествуется не только работниками, но и охотниками. В старину в этот день выезжали бояре охотиться за зайцами. Это можно наблюдать и до сих пор на Руси. Существует поверье, что «от семенинского выезда лошади смелеют, собаки добреют и не болеют», и что также и «первая затравка наводит зимою большие добычи».

В новгородской-валдайской округе записано любопытное поверье об угорь-рыбе. На утренней ранней зорьке выметывается она в Семен-день из воды на берег и ходит-перескакивает по лугам на три версты по росе. Смывает-сбрасывает с себя она все свои лихие болести — на пагубу человеку. Потому-то и не советуют знающие люди выходить до спада росы в этот день на берег реки. Угорь слывет на деревенской Руси запрещенной рыбою. Можно его есть, — говорят сведущие старики, — только тогда, когда «семь городов наперед обойдешь — никакой яствы не найдешь», да и тогда запрещается вкушать голову и хвост угря. Народное суеверие принимает его за «водяного змея, хитраго и злобнаго», поясняя при этом, что за великие прегрешения этому змею положен запрет на жало: «не жалить ему веки вечные ни человека, ни зверя». Знахари заставляют угря быть вещим помощником их гаданий: они кладут его на горячие уголья и, по направлению его прыжков, стараются обозначить место, где укрыта похитчиками какая-либо пропавшая вещь. При этом они заклинают его именем св. Марфы, матери Симеона-Столпника, память которой чествуется Православной Церковью в один день с ее преподобным сыном.

XXXIX

Воздвиженье

Приближается к концу первая половина сентября-листопада, — с последним днем второй недели его приходит на Святую Русь праздник Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня, установленный Церковью в воспоминание обретения св. царицею Еленою Креста, на котором был распят Спаситель мира — Сын Божий. Воздвижение — заключительный день бабьего лета, третья (и остатняя) встреча осени. С его приходом последняя вступает свои неотъемлемые права, заставляя сельского жителя все чаще и чаще призадумываться о глядящей к нему во двор лиходейке-зиме — с ее морозами, буранами и зачастую приходящей вместе с ними бескормицей-бесхлебицей, являющеюся грозным бичом пахаря-хлебороба, живущего доброхотными щедротами земли. «На дворе Воздвиженье, последняя копна с поля движется, последний воз на гумно торопится!» — говорит деревня, любящая и ценящая всякое слово красное. — "На Воздвиженье шуба за кафтаном тянется!», «На Воздвиженье зипун с шубой сдвинется!», «Вздвиженье кафтан сымет, шубу наденет!», «Вздвиженье — последний воз сдвинулся с поля, а птица — в отлет!», «На Вздвиженье ни змея и никакой гад по земле сырой не движется!» и т. д. Третья встреча осени — «первые зазимки». Но еще не пугают они в меру зябкого мужика, знающего, что настоящую весть о зиме может принести только Покров-батюшка. Только первый снег, раньше 1-го октября почти нигде на Руси не выпадающий, и кладет почин необлыжной стуже. Покров — зазимье: на него — «до обеда осень, а после обеда — зимушка-зима», по народной поговорке, совпадающей с ильинскою, гласящей, что «на Илью до обеда лето, а после обеда — осень». По старинной примете: «Вздвиженье осень зиме навстречу двигает!», а зима, в свой черед, на этот праздник «со бела гнезда сымается, к русскому мужику в гости собирается, — сем-ка (говорит) я, зима-зимская, на Святой Руси погощу, серого мужика навещу, хлебальных пирогов поем, пива поотведаю, свадьбы сыграю-отпраздную!»… Воздвиженье — постный праздник. «Хоть на воскресный день придись Воздвиженье, а все на него — пятница-середа, постная еда!» — говорят в народе. «Кто не постит Воздвиженью — Кресту Христову, — на того семь грехов воздвигнутся!» — замечают о строгости однодневного поста Воздвиженского благочестивые блюстители церковных уставов: «Кто скороми на Воздвиженьев день чурается, — тому семь грехов прощается!», «У кого на столе убоина о Воздвиженьи, — тот все свои молитвы убивает, а новой не знает — не ведает, нечем ему Бога помолить!»

На Воздвижение в старые годы по многим местам воздвигал православный люд обыденки-часовни да церковки малые — по обещанию (в честь праздника). Это считалось особенно угодным Богу. Еще и до сих пор ставят в этот день по деревенской Руси придорожные кресты обетные, в благодарность за избавление от зла-напасти, морового поветрия, лихого попущения. В обычае воздвигать-поднимать об эту пору и кресты на новостроящихся храмах. Есть местности, где каждогодно совершаются на этот праздник крестные ходы вокруг сел-деревень, — что, по народному представлению, ограждает ото всякого лиха на круглый год. Подымают иконы богобоязненные люди на Воздвиженьев день и для обхода полей, с молитвою о будущем урожае. Молятся «празднику» и о болящих-страждущих, чтобы Господь воздвиг их с одра болезни. «С верою помолиться праведному человеку на Воздвиженьев день, так Животворящий Крест и со смертного ложа подымет!» — говорят в народе, твердо памятующем дедовский завет о том, что «правда сильна верою, а вера — правдою», и что одна без другой мертвы на просвещаемой светом Христовым темной земле.

По старинному простонародному сказанию, еще недавно повторявшемуся в среднем Поволжье, на Воздвижение происходит битва-бой между «честью» и «нечестью». Поднимаются в этот день, — гласит сказание, — воздвигаются одна на другую две силы: правда и кривда, «свято» и «несвято»… И зачинает осиливать наваждение от лукавого, и починает колебаться все стоящее за веру правую и правду верную. Дрожит-колышется, сотрясается Мать-Сыра-Земля… Но вот воздвигается из недр ее Свят-Господень Крест; вся вселенная сияет, как солнце, от его нетленных-негаснущих лучей. И тает, как воск — от огня, все злое-нечистое, все сильное кривдою мира — пред этим лучезарным Крестом. Побеждает все праведное, все чистое… «И так до скончания века веков», — гласит заключительное слово поволжского сказа, свидетельствующего о непоколебимой вере народа в торжество правды, несмотря на обуревающее мир зло, ходящее по свету белому, обок с черной бедой-невзгодою, все затмевающей-туманящею.

В другом сказании, приуроченном ко дню Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня, повествуется о самом событии, связанном с этим праздником. «Пьет вино Константин-царь», — начинается сказание, — «в красном городе, во своем дворе Господнем; с ним пьют Божьи апостолы, святой Петр и апостол Павел. И беседует Константин-царь: — О, верховны Божьи апостолы! Где-то ныне кресты честны, у коего честнаго царя они?..» Чем дальше, тем более расходится с книжной правдою повествование народное. «Верховны Божьи апостолы» говорят, что «кресты честны» находятся в еврейской земле «у проклята царя Евреина». Они советуют царю Константину пойти на еврейскую землю, «попленить» ее и «ухватить царя Евреина» и выпытать у него о месте, где сокрыта великая христианская святыня. Но сейчас же оговариваются советчики, что «тверда вера жидовина: помрет он скорее на муках, честных крестов не укажет». Лучше, по их словам, послать «жестоких глашатых» в еврейскую землю и взять от еврейской царицы ребенка. «Ты наложи два живых огня, царь», — говорят они, — «метни чадо меж огня два жива, пусть пищит оно, будто змия люта: а всякая мать милостива и до своего чада жалостива, — царица кресты укажет!» И вот — царь Константин, вняв совету, «на четыре страны письма пишет и собрал все войско христьянско…» Пленена вся еврейская земля, царь Евре-ин — в руках победителя и, несмотря на все пытки, несмотря даже на мученическую смерть-кончину, не выдал заветного места — «честных крестов указать не хочет!» Посланы, по увещанию «верховных Божьих апостолов», и «жестокие глашатаи». Все сделано по указанному, как по писаному. Увидев своего ребенка положенным меж двумя «живыми огнями», еврейская царица «приступает, слезы проливает, целует царя и в полу, и в руку», обещая указать желанное место. После некоторого нового колебания, она, наконец, когда ее дитя было отодвинуто от огней, говорит царю Константину: «Видишь ли, царь, Одюбар (Фавор) гору? Двинь ты войско, иди ты под гору и раскопай Одюбар-гopy: найдете вы твердый камень, разбейте вы твердый камень, посыпятся многи кресты златы, евреи кресты те сковали, наподобие будто кресты ваши, да не узнаются кресты ваши!» Царь сделал все по этому указанию. Принесли ему «многи кресты златы». Взял царь Константин и ударил их о камень: «переломились надвое, натрое…» Принесли ему другие кресты, — замахнулся царь, ударил о камень, пред ним разлетелся камень. Эти кресты были те самые «кресты честны», о которых говорили «верховны Божьи апостолы» — советчики царские.