Последняя легенда Анкаианы - Лертукке

- Я не об этом...- вздохнула она и ворчливо продолжила, - Кстати, раз уж у тебя с самого начала было честное намерение оставить меня в покое, мог бы с самого начала не портить мне личной жизни. Ведь это все было... это ты был в сознании Генриха, когда он решил, что я ему понравилась, ведь так?

Его чувства были небезупречны, - объяснил Алик. - Когда соблазняешь девушку, надо думать о ней, а не о том, о чем думал он. Вот я за него о тебе и подумал.

- Хорошо подумал, - саркастически скривилась Кэсси. - Он даже не все помнит. Я долго не могла понять, почему он ко мне так странно относится, но пообщавшись с тобой подольше, поняла, что дело вовсе не в нем. Ты говорил, что мы возвращаем тебе твою молодость. Но при этом ты, как типичный вампир, ни во что не ставишь людей. Ты использовал его тело...

Пока она говорила, взгляд, то насмешливый, то восхищенный, не отрывался от ее лица.

- А тебя это задевает? Используй я свое, ты бы меня не упрекнула. Просто не смогла бы. Оно менее безопасно. Ты даже не знаешь, до которого момента я бы мог соблюдать твои интересы.

- Ну спасибо... Я просила тебя уйти.

- А я и уходил. Я шел по Коридору. В другую сторону. А пришел сюда.

- Уходи по улице. Оно надежнее. Я догадываюсь, что привело тебя в другую сторону - ты извращенец.

- Мы все извращенцы. Но мы никого не заставляем скрывать свою душу. И эгоизм нашей любви все же менее страшен, чем эгоизм человеческой. Люди пытаются превратить возлюбленного в то, что они хотели бы видеть. А вампиры превращаются сами.

- Чтобы насладиться.

- Естественно, - Алик поднял бровь, - Исключительная плата за исключительное удовольствие. Кэсси, а ты уверена, что Аланкрес - это я? Не хотел ли я просто превратиться в тайную любовь твоей жизни? Чтобы потом насладиться так, как только немногие из нас изредка могут себе позволить?

Кэсси встала открыть окно. Ворвавшийся ветер громко шевелил бумаги на столе. Штормовой порыв сбросил часть на пол, а часть взметнул в воздух, с усилием, словно ему непременно надо было сегодня побеспокоить как можно больше вещей. Алик не двигался, если не считать широко раскрытых живых и горящих азартом глаз.

Синие тени резали его черты, словно бы не заполняя положенную им форму, а жесткими штрихами ложась поверх агатово-серой кожи. Кэсси заметила на ней несколько свежезатянувшихся ран, которых прежде не было, и подумала, что общаться с этим созданием, как с человеком, все же, большая ошибка. Но иначе не получалось.

- А я обломаю тебе весь кайф, и не буду из-за этого переживать, угрюмо сказала она и отвернулась.

- Правильно, - теперь тон у Алика был усталый. - Кем бы я не был раньше, я попался в тот момент, когда решил побыть твоим любовником. Ведь все твое окружение, претендовавшее на эту роль знало только, что такое власть. А мы, говорит Элис, знаем, что такое грех... - Алик оперся на локоть и мгновенно собрал разбросанные по полу бумажки, бросил их на диван и плавно сменил тему, - Впрочем, тому, что знаю я, определение может подобрать лишь кто-то из вас, обученных сути слов, которые я знаю, но не чувствую. Мы верили в реальность только одного мира - мира собственных впечатлений, и только ему придавали значение. Если ты почувствовал то, что не пережил, значит, ты это пережил. И это как раз то, что можно унести с собой за Ворота Смерти. И если ты два разных человека делают одно и то же, это не значит, что они унесут с собой одно и то же ощущение, потому что для одного это может значить совсем не то, что для другого. Если ты, допустим, поднимаешься в гору, чтобы увидеть город в розовой дымке заката, то с тобой навсегда остается только эта дымка, а не те усилия, которые ты затратила на подъем. А если рядом с тобой шел тот, кого заботила тяжесть подъема, и кто, пока ты смотришь на закат, пытается понять, стоит ли он затраченных усилий, то сомнения и сожаления тоже остаются с ним после смерти. И если человек, доверяющий мне свою смерть, не испытывает дискомфорта, то это не становится для меня грузом на моей душе... Смерть есть всего лишь преображение.

- И ты до сих пор не умер?

- Я боюсь, что боль, которую я буду при этом испытывать, останется со мной. И еще я не хочу уносить с собой то, что совершил, считая это для себя неприемлемым.

Кэсси передвинулась на тот край дивана, что был ближе к столу, взяла со стола ручку и задумалась. Мыслям было легче становиться словами, когда она смотрела на ручку.

- Фактически, - сказала она наконец, - ничего нового ты не сказал, но у меня такое чувство, что ты мне действительно что-то объяснил. По крайней мере теперь я понимаю, почему ты не похож на эти твари.

Алик рассеянно отодвинул рукой упавшие на лицо блестящие тростинки волос.

- Этих тварей. У них есть душа. Только она не существует изначально. Если ты одушевила меня, я чувствую так же, как Аланкрес, хотя раньше даже не имело значения, был ли я им когда-нибудь. Ты вложила в меня душу. На пустом месте многие люди строили свои мечты, я поддерживал их, и эта постройка каждый раз умирала... Наверное потому мы бессмертны. Мы столько раз умираем, что в нас просто нечему стареть... И однажды я поймал давно утерянную жизнь, которую помнила ты. Ты придумала меня и тебе уже не надо ничего объяснять. Вот будь я человеком, твои мечты, скорее всего, оставили бы меня равнодушным и обернулись бы для тебя еще одной развенчанной иллюзией, но я-то был обязан это почувствовать. Нельзя построить дом там, где уже стоит один, но там, где все разрушено до фундамента, возможно. Ты снова вложила в меня душу, я принял ее.

- Постой...- Кэсси пыталась поймать какую-то мысль, - значит, воспоминания - не твои?

Веселый смех промелькнул в его глазах.

- Увы, мои... Только надо спекулировать моими воспоминаниями.

- Нет, надо. Я хотела узнать один факт из твоей биографии.

Был такой эпизод в официальной истории Аланкреса, после которого, считалось, он и умер. Как будто бы его сочли умирающим и отдали голодным, полудиким собакам, которых специально для этого и держали. Вечером; а наутро никто не нашел ничего, что могло бы от него остаться, а только не всех собак и глубокий подкоп под сетку загона.

Кэсси решилась и тихо спросила:

- Алик, как Аланкрес освободился? Собаки действительно были?

В эту минуту она ощутила явный страх, словно коснулась чего-то страшного, глубокого и запретного чего не в праве была себе позволять, но Алик отреагировал без эмоций.

- Я пришелся им не по вкусу. То есть, меня даже не кусали. Так и что?

- А тебя вообще когда-нибудь кусали пчелы? Мухи? Птицы, рыбы, звери?

- Никогда.

- Лисы, осы, крысы?

- Меня никогда никто не кусал, - задумался Алик. - Даже Элис.

- Так не бывает, - возразила Кэсси.

- Я знаю.