Милосердие солнца - Юлия Июльская

незримо изменилось, но что — Киоко не могла осознать.

— Нужно вернуть Кусанаги. — Она взглянула на меч. Крови на нём не осталось. Чистый, словно не им она пронзила сердце ребёнка. — Он не принадлежит дворцу. Никогда не принадлежал…

Насторожённый взгляд Иоши выдавал в нём недоверие.

— Прости. — Она прильнула к нему. Сама. Не дожидаясь, пока обнимет. — Прости меня.

— За что? — Он прижал её к себе крепко. Словно знал, что уйдёт, не хотел отпускать.

Уткнувшись ему в плечо, она тихо сказала:

— Ты знаешь, мне нужно идти.

Его боль, его страх — всё топило, прибивало к полу, не давая отстраниться, сделать ещё хуже. И руки его держали так крепко, что плакать хотелось. Опять. Сколько же можно…

— Ты вернёшься?

— Не знаю.

Это была правда. Она не знала, где теперь её место. Здесь? Но она мертва. В чертогах Ватацуми среди других ками? Но это было не её место. Ёми? Туда ей хотелось меньше всего, и если уж есть возможность выбрать… Шинджу держала, но не этот дворец. Может, она поищет себе новый дом…

— Пообещай вернуться, — попросил он. — Пообещай, и я отпущу. Даже если солжёшь — сделай так, чтобы я поверил.

Как она могла ему пообещать? И как могла не пообещать? Киоко отстранилась, чтобы посмотреть в его глаза. Она чувствовала его как себя и хотела, чтобы он знал: она разделяет боль. Она тоже боится терять и дом, и жизнь, и его.

Лёгкое касание кончиками пальцев. Этот шрам на скуле, такой родной… Она открылась ему, как уже делала это раньше. Обнажила ками — чувствуй, изучай.

— Я хочу вернуться к тебе, — сказала она чистую правду.

— Хорошо, — шепнул Иоши. — Этого достаточно.

И едва коснулся её губ. Нежно и осторожно, всего на миг. С этим мигом Киоко его и оставила.

* * *

Казалось, этот полёт длится вечность. Торопиться было уже некуда, но он летел на пределе возможности, обгоняя ветер в надежде успеть… Успеть что? Он не опаздывал. Ни коку, ни стражи, ни даже дни ничего бы не изменили. Но он торопился, ускорялся и ускорялся, пока в конец не выбился из сил у самых ворот. Хотэку влетел во дворец и, едва успев коснуться земли, побежал. Ещё немного. Осталось чуть-чуть.

— Ты! — Он влетел под голые ветви клёна. Норико, вылизывавшая заднюю лапу, замерла в нелепой позе и даже не успела спрятать язык. — Я освободился, и теперь мы поговорим.

Когда мгновение озадаченности прошло, она опустила лапу, села, вытянув спину, и придала своей морде настолько отстранённый вид, насколько могла.

— Мы уже обо всём поговорили.

— Нет уж, я с тобой не закончил. — Он подошёл и, про себя на всякий случай прощаясь с жизнью, подхватил бакэнэко на руки.

Она заорала. Громко, надрывно. И кто-то во дворце наверняка подумал, что её убивают. Медленно и мучительно. Во всяком случае, Хотэку подумал бы именно так.

И всё же отпускать её он был не намерен. Прижал покрепче — хотя когти уже рвали кожу на его руках — и понёс к дворцу Мудрости.

— Мы идём домой, — заявил он.

— Ты ушёл из этого дома!

— Я сёгун, Норико. Если я ненадолго отлучился, это не значит, что я больше не живу во дворце.

Она проворчала что-то нечленораздельное, Хотэку проигнорировал, и Норико тоже замолчала. А через пару шагов даже перестала пытаться уничтожить его руки, зато попробовала вытечь из хватки.

Велев служанке запереть за ними дверь, Хотэку вошёл в спальню, бросил взгляд на окно — закрыто — и только тогда выпустил Норико, а сам сел напротив.

— Ты ведь понимаешь, что я могу открыть и окно, и дверь? — раздражённо спросила она. — Я не уличная кошка, Хотэку.

— Знаю, — ответил он как можно увереннее, хотя внутри молил всех богов о том, чтобы она этого не сделала.

Тишина повисла тягучая, напряжённая. Словно молнии вот-вот разразятся и убьют его — её наверняка не тронут.

— Чего тебе? — устало спросила Норико.

— Мне жаль.

Тысячи речей он прокручивал в голове, пока возвращался домой, но, как только оказался здесь, с ней, все слова исчезли.

— Что тебе жаль? — Она старалась казаться равнодушной. Ему очень хотелось верить, что именно старалась казаться.

— Жаль, что пришлось оставить тебя.

— Понятно.

И всё. Больше она ничего не сказала. Не язвила, не ругалась, не пыталась убить — вообще ничего. Сидела, смотрела своим пустым жёлтым взглядом.

— Понятно? — переспросил он.

— Что здесь может быть непонятного?

— Не знаю… Я думал, ты сердишься.

— Я сердилась.

— А теперь?

— Мне всё равно.

Хотэку слушал, всматривался и никак не мог понять, врёт она или всё-таки говорит правду.

— Обратись, — сказал он.

— Не стану.

Хотел бы он настоять, но никогда бы не стал.

— Ладно. — Помедлив немного, Хотэку поднялся.

— Уходишь?

— Да?

— Это вопрос?

— Норико, я тебя не понимаю.

— Я задала простой вопрос.

— Ты задала его так, будто тебе не всё равно. Ты чего-то ждёшь от меня? Конкретного? Я не Киоко, я не умею чувствовать ки. И не могу слышать твои мысли, как Иоши. Со мной надо говорить. Словами. Пожалуйста.

И опять тягучее молчание и этот пустой взгляд.

Он стоял и ждал. Стоял и ждал. Ещё стоял. И ещё ждал. И ничего.

Ладно, пора уходить.

Сейчас.

Ну же, Хотэку, сделай шаг в сторону двери, нет никакого смысла оставаться.

Делай же.

— Норико! — он начинал терять самообладание.

— Не ори, у меня чувствительный слух.

«А у меня чувствительный весь я», — хотел сказать Хотэку, но, справляясь с нервозностью, только вздохнул.

— Норико, — продолжил он тише. — Я обещал не делать тебе больно…

— Никто никогда не держит обещания, — спокойно сказала она. — Я обещала тебя убить, если ты обманешь, помнишь?

— Помню. Я обещал позволить. — Он сел обратно.

— Но ты не выполняешь свои обещания, это мы уже выяснили.

— Хочешь меня убить?

— А если да?

— Ладно, — пожал он плечами.

Норико фыркнула:

— Сколько гонора.

— Нисколько, Норико. — Хотэку устало откинулся назад и, запрокинув голову, стал разглядывать потолок. — Ты ведь знаешь меня. Я весь перед тобой. Я бы ни за что не оставил тебя, если бы не приказ. Но я сёгун, а у сёгуна есть долг перед империей. И порой исполнение этого долга требуется в тяжёлое время… — Он запнулся, а затем опустил взгляд на неё. — Даже не так. Именно в тяжёлое время оно как раз и нужно. Киоко-хэике после потери отца пришлось выходить замуж и брать на себя бремя императрицы. Она этого хотела? Не думаю. Нужна ей была поддержка? Наверняка. Но что она получила? Требования, предательство и сражение, которое привело к