Василий Тёркин - Петр Боборыкин

- Да я, право, ничего не пою.

- Выдумывает. И у Николая Никанорыча приятный голос.

- Тогда лучше уж хором!

- Вот не знаете... чудесный романс, хоть и старинный... "Река шумит"?

- Ах, тетя! Все то же! - вскричала Саня.

- Отчего же не это? - спросил Теркин.

- Видишь! Видишь!

Марфа Захаровна разом задвигалась на своем диване, и пуговки капота опять стали расстегиваться.

Гитара загудела под пальцами Теркина. Он наклонился к Сане и тихо сказал ей:

- Что же вам со мной дичиться, Александра Ивановна? Я ведь ваш друг?.. Да?..

- Да... - выговорила Саня и больше ничего не могла сказать.

Присутствие Первача беспокоило ее. И вообще ей показалось, что Василий Иваныч делает все это "не в самом деле", как она говорила, а "нарочно". Он ее наверно осудит за эти послеобеденные "посиделки". И Николай Никанорыч сделался ей вдруг точно совсем чужой... Как бы хорошо было, если б он исчез!

- Что ж! Давайте, господа! Разом! - крикнул Теркин:

Река шумит,

Река ревет...

Все подхватили. Первач пел, сдержанно усмехаясь; Марфа Захаровна пускала свои бабьи визгливые ноты; голосок Сани сливался с голосом Теркина и задевал в нем все ту же струну жалости к этому "бутузику". Он ее мысленно назвал так, глядя на ее щеки, носик, челку, ручки... И он почуял, что она застыдилась.

Нянька не выдумывала. Ведь ее развращают понемножку, и Первач, быть может, уже целуется с нею.

Целуется; но вряд ли пошло дальше. Ему почему-то стало больно от мысли, что бедная девочка могла и зарваться с таким негодяем. Но он продолжал бить по струнам гитары, напускать на себя молодецкий вид.

- Вы на все руки! - сказал льстиво Первач, когда они допели первый куплет. - Марфа Захаровна, позвольте предложить за здоровье Василия Ивановича!

Все стали с ним чокаться. Сане тетка налила полную рюмку. Она протянула ее к Теркину, но сделала маленький глоток. До его прихода она уже выпила полных две рюмки, и щеки ее показывали это.

- Ваше здоровье! - тихо выговорила она.

Он еще раз чокнулся с нею и так же тихо, как и она, сказал:

- И за нашу дружбу!

Первач услыхал эти слова и вкось посмотрел на Саню из-за плеча Теркина.

"Уж не подстрелила ли она его?" - подумал он, но ревности никакой не ощутил.

Ему и это было бы на руку. Если Теркин возьмет его на службу компании, в звании главного таксатора, а Саня очутится директоршей, - и прекрасно! Он сумеет закрепить за собою доверие мужа и жены.

Пропето было еще несколько цыганских песен и романсов Глинки: "Вы не придете вновь, дней прежних наслажденья..." Теркин подпевал Сане на терциях.

Рюмки наливки она так и не допила.

- За ваше здоровье! - предложил он ей.

- Нет, довольно.

Она взглянула на него стыдливо и кротко, встала и сказала Марфе Захаровне:

- Тетя! Душно! Хочется в сад. Василий Иванович! Вы не пойдете?

- Мы все можем! - вмешался Первач.

- А вы забыли... папа просил вас зайти к нему... Он наверно проснулся. Тетя... вы посидите на диване?.. А я не могу! Совсем задыхаюсь здесь.

Саня выбежала.

XXIV

За нею потянулась и Марфа Захаровна.

- Мы сейчас за вами! - крикнул вслед ей Теркин. - Мне надо сказать два слова Николаю Никаноровичу.

Когда толстуха вышла из комнаты, он облокотился локтем на стол и пригласил таксатора подсесть к себе.

- Не выпьем ли еще по рюмке? - пригласил он.

- С удовольствием.

Пододвигая свой стул, Первач возбужденно поглядел на него. Ему сдавалось, что "лесной туз", - так он называл Теркина про себя, - хочет его "пощупать". До сих пор он избегал всякого разговора с глазу на глаз, а тут - сам предложил, перед тем как покончить с Иваном Захарычем. Да и с Низовьевым еще не дошло у него до окончательной сделки.

Лицо у Теркина было особенно благодушно. Они чокнулись.

- Что же, господин таксатор, - начал он шутливо, - вашей работой я доволен... и в низовьевских дачах и здесь. Вы дело смыслите.

- Мне чрезвычайно лестно, - начал было Первач, но Теркин перебил его.

- Только со мною надо во всем начистоту... Вам, быть может, желательно бы было продолжать и дальнейшие работы, какие наша компания будет производить в своих лесных угодьях?

- О, весьма!

Восклицание вырвалось у Первача раньше, чем бы он сам хотел, но устоять было трудно.

В глазах Теркина, - Первач был в этом уверен, мелькнуло что-то, говорившее прямо: "любезный друг, ты, прежде всего, должен сам выказать готовность держать нашу руку..."

- По даче Низовьева, - продолжал Теркин, - вы не были посредником... Но в вотчине Ивана Захарыча...

- Позвольте, Василий Иваныч, доложить вам, перебил Первач, - что и в даче Низовьева есть целое урочище, по которому сам владелец еще не имеет вполне ясного представления о ценности этого участка. Он ждет окончательной оценки от меня... Я уже не говорю о лесе Ивана Захарыча и усадьбе с парком, если бы вы пожелали приобрести их... Без моего мнения это дело не может состояться.

Теркин одобрительно качнул головой.

- Другой бы на моем месте заявил требования... знаете, как нынче разные штукмахеры... Но я далек от всякого нахального куртажа... Не скрою от вас и того, - Первач оглянулся и стал говорить тише, - в семействе Черносошных с этой продажей связаны разные интересы... И без моего совета, смею думать, ничего не состоится. Вся суть не в старике, главе семейства... а в другой особе, и вы, может быть, догадываетесь - в ком именно.

- А-а? - вопросительно протянул Теркин.

- В таком смысле я уже заводил речь с господином Хрящевым.

- Заводили? - переспросил Теркин и прищурился.

- Я полагал, Василий Иваныч, что он ваш фактотум и вполне доверенное лицо... А между тем... он не больше как... вроде нарядчика.

- Это неверно, Николай Никанорыч. Хрящеву мы думаем поручить довольно ответственное место. Он человек больших практических сведений.

- Не спорю. Но я боюсь, Василий Иваныч, что он меня плохо понял. Пожалуй, подумал, что я ему предлагаю куртаж... подкупаю его. Ничего подобного не было... Совершенно понятно... я хотел знать немного и ваши намерения. Не скрываю и того, что судьба фамилии Черносошных... для меня не безразлична.

- Породниться не хотите ли? - спросил Теркин и подмигнул.

- До этого еще далеко... Иван Захарыч может в скором времени очутиться в весьма печальных обстоятельствах... Я бы не сказал этого другому покупщику, но вы - человек благородной души, и вам я могу это сказать. Разумеется, компания не обязана входить в семейные интересы продавцов. С другой стороны, от меня зависит направить торг так или иначе.

Первач быстро вскинул на Теркина своими красивыми глазами и опустил ресницы.

- По моим соображениям, - отозвался Теркин спокойно и все так же благодушно, - Иван Захарыч настолько запутался в делах, что ему надо как можно скорее найти покупщика на усадьбу. И на ней он сделает б/ольшую уступку, чем на лесной даче.

- Понятное дело!

Первач засмеялся коротким смехом.

Дверь тихо отворилась.

Вошла Павла Захаровна.

Они оба разом встали.

- Николай Никанорыч! брат вас просит к себе, - сказала она и заглянула. - Вы вернулись, Василий Иваныч, а мне никто не доложит... Где же ваши дамы?

- В саду, - ответил Первач.

- И вы туда собираетесь?

- Нет-с... Я к Ивану Захарычу. Мы вот с Василием Иванычем побеседовали немножко.

Первач обернулся к Теркину.

- Имею честь кланяться, Василий Иваныч; разговор наш, если позволите, как-нибудь продолжим.

- Я не хочу мешать! - выговорила Павла Захаровна и пристально поглядела на них обоих.

- Это не к спеху, - ответил Теркин. - Да все существенное и сказано.

Первач, уходя, шаркнул ногой.

- Вам в сад угодно? - еще раз спросила Павла Захаровна.

Она присела на конец дивана и оглядела стол с остатками угощения.

- Веселая компания у вас была. И пение, кажется?

Ее губы повела брезгливая усмешка.

- Да, - ответил ей Теркин, присаживаясь к столу. - Я застал компанию в полном сборе. Кажется, у вас скоро и свадьба? - прибавил он простодушно.

- Свадьба? Кого же выдавать будут?

- Племянницу вашу, Александру Ивановну. Разве господин Первач не жених ее?

- От вас первого слышу.

- Так как же, почтеннейшая Павла Захаровна, сестрица ваша позволяет постороннему мужчине быть на такой ноге с девушкой хорошего дома?.. Вы меня извините: я не имею права делать какие-нибудь замечания... Я судил по очевидности...

- Девочка эта - по натуре испорченная в корень... Вся в мать... Я умываю руки... Сестра по слабости своего характера потакает ее наклонностям. Господин ли Первач, другой ли - точно так же бы повел себя.

- Жаль мне ее стало... Если позволите поговорить по душе, такая она юная и беспомощная... Опять же - единственная наследница своего отца... На нее охотников немало будет, на ее приданое.