Василий Тёркин - Петр Боборыкин

- Какое?

Павла Захаровна повела своими приподнятыми плечами.

- Неужели же от двух вотчин Ивана Захарыча ничего не останется? Мне неловко спрашивать об этом. Я - представитель компании, которой ваш брат предлагает свой лес и даже - вам это, вероятно, известно - и эту усадьбу с парком. Если мы поладим, он получит самую высшую цену по здешним местам... Но только, почтеннейшая Павла Захаровна, надо устранить всяких ненужных посредников и маклаков.

- Вы на кого же намекаете?

Она уже догадывалась, что он намекает на таксатора. Первач мог провести ее с братом и передаться на сторону покупщика. Пускай он поскорее осрамит девчонку, и тогда можно будет из денег, полученных за продажу одного имения, выкинуть тысяч пять или десять на приданое ей, - и чтобы ее духу не было!

Но этот разночинец сам простоват. Его можно поддеть на благородстве его чувств. Он желает показать, что у него больше благородства и честности, чем у дворян. Она еще вчера решила с глазу на глаз переговорить с ним... Кажется, и девчонка ему приглянулась... Пускай отобьет ее у землемера и увезет... Тем лучше...

- Не угодно ли вам пройти ко мне? - выговорила она и встала. - Я вас долго не задержу... Вы увидите, что вам нельзя покончить с братом, не выслушав меня.

- К вашим услугам, Павла Захаровна. Вы ведь здесь - голова... Я это сразу увидал.

Она ничего не ответила и только издала неопределенный звук носом.

- Василий Иваныч! - окликнула Саня, подбегая к террасе. - Вы здесь?

- Василию Иванычу сейчас некогда! - ответила в окно Павла Захаровна и застучала по полу палкой, уводя за собою Теркина.

XXV

- Так вот какое дело, Павла Захаровна!..

Теркин выслушал горбунью внимательно и с почтительным выражением лица; но внутри у него накипало желание "оттаскать" ее - так она была ему противна. Под конец, однако, и эта злобная старая дева показалась ему жалка, - чем-то вроде психопатки. Она ему не открыла главной причины своего поведения; но он хорошо помнил то. что рассказывала Федосеевна, и все сообразил.

- Да-с, - с оттяжкой нижней губы выговорила Павла Захаровна. - Вы понимаете, милостивый государь, ежели брат мой имеет такие обязательства предо мною и сестрой и, по слабости своего характера, привел дела в такое расстройство, я должна была поставить вам это на вид...

- Конечно, конечно, - поспешил согласиться Теркин. - Но с чем же очутится племянница ваша? У Ивана Захаровича, если он продаст и усадьбу, останется то дальнее именьице; но и на него вы предъявляете свое право. Стало, оно фактически ему принадлежать не будет. Правда, наследницей вашей, во всяком случае, Александра Ивановна...

- Позвольте-с... Я умирать еще не собираюсь! Дело отца - заботиться о своей дочери... И наконец, это... это...

- До меня не касается, хотели вы сказать? Это точно, Павла Захаровна. Но ведь вашу барышню мне вчуже жаль. Она без всякого призора. Вы не можете же не знать, что здесь через стену делается. Вы меня извините... Я говорю так после вашего ко мне обращения... Вы желаете, чтобы я вас при предстоящей сделке с братом вашим поддержал? Стало, доверяете мне?

Горбунья повела плечами, глаза сначала замигали, потом в них вспыхнул огонек, и губы стали вздрагивать.

- Господин Теркин! Вы хоть и посторонний человек, но я должна вам сказать - эта девочка по натуре своей в корень испорчена... Бедный мой брат боготворил ее мать, а она его самым постыдным манером обманывала.

"Так, так! - думал Теркин. - Федосеевна правду говорила".

- И вы, что же... теперь на дочери вину матери ее вымещаете, даже если предположить, что та и согрешила перед мужем своим?..

- Позвольте, милостивый государь! Эта девчонка вовсе не дочь брата Ивана и никогда ею не бывала!

- Быть может, почтеннейшая Павла Захаровна; но она значится его дочерью, она - дворянское дитя, воспитанная девушка из института... тоже, наверное, дворянского, и все в ней полудетское, чистое.

Говоря это, Теркин чувствовал, что выходит из своей роли дипломата, желавшего обойти горбунью, что он открывает перед ней свои карты... Его что-то влекло к Сане, что-то большее, чем простая жалость.

- Чистое? - резко повторила Павла Захаровна. Шашни уже начала! Поди, во всех углах целуется...

- С кем?

Вопрос Теркина прозвучал почти гневно. Он присел к ней ближе и заговорил вполголоса и быстро:

- Как вам не грех - вам и сестрице вашей - толкать ее в лапы такому прощелыге, как этот таксатор!.. Вы думаете, он женится на ней, не заполучив куша? Как бы не так! А вы, видимое дело, хотите се осрамить и выгнать без куска хлеба...

- Мои чувства и мысли при мне остаются.

- Полноте хитрить! - громче отрезал Теркин и заходил по комнате. - Я вас выслушал. Теперь мой черед. В ваши родственные расчеты я входить не обязан, но коли захочу - могу оказать давление на вашего брата и помочь вам получить с него если не все, то хоть часть долга... И я ставлю первым условием: этого шустрого таксатора сейчас же устранить. Он - плут, и моему лесоводу, и мне лично делает посулы и готов сейчас же вас всех продать.

- Все нынче такие!

- Может быть; но его чтобы завтра же здесь духу не было. Извольте на вашего братца подействовать: сделать это сегодня же и при мне. А затем - в случае покупки мною усадьбы с парком - Иван Захарыч обеспечит Александру Ивановну при жизни и при заключении нашей сделки.

Павла Захаровна поднялась, нервно обдернула платье вокруг своей жилистой шеи и порывисто отковыляла к дальнему углу комнаты.

- Но вы, милостивый государь, кажется, законы ваши думаете предписывать?

Этот "хам" возмущал ее нестерпимо: в концах ее костлявых пальцев она ощущала зуд. Мужик, разночинец - и смеет так вести себя!

Она громко перевела дыхание и вернулась опять на свое место.

- Вы злоупотребили моим доверием, и теперь...

- Та-та-та! - перебил Теркин и махнул рукой. Без жалких слов, Павла Захаровна, без жалких слов... Я вам нужен. И кроме меня в эту минуту никто у Ивана Захарыча лесной его дачи за хорошую цену не купит. Только наша компания может это себе позволить. И усадьбу с парком компания не купит без моего особого ходатайства. Следственно, извольте выбирать: или сделайте порядочное дело и не обижайте ни в чем не повинной девушки, не развращайте ее, да еще так предательски...

- Я ее развращаю?!

- А то как же? Ваша сестрица прямо спаивает ее и... сводит с жуликом.

Он спохватился: не слишком ли он далеко зашел. Но ему уже трудно было переменить тон, да и не хотелось. Головка Сани с ясными глазами, ее голосок, особая беспомощность и безобидность всего ее существа согревали его и настроивали на новый прилив жалости к этому чаду вырождающейся помещичьей семьи. В ней еще текли свежие соки. А остальное вызывало в нем гадливость и сознание своего превосходства: эта горбунья, ее жирная сестра-дура, их брат, вся бестолочь их ненужной и постылой прозябаемости, где самым жизненным нервом являлась мания старой девы, так бездушно мстящей за любовь брата к ненавистной невестке... Какая дичь!.. Стесняться ему нечего.

Глаза Павлы Захаровны блеснули ярче, и углы рта вздрогнули. Она издала короткий звук смеха.

- Да вы уж не желаете ли сами осчастливить нашу идиотку... предложением руки и сердца? Ха-ха!

Этот вопрос заставил его встрепенуться. К щекам прилила краска. Он подавил смущение и не сразу ответил ей.

- Нам где же, мы - простецы... На вашем барском наречии вы нашего брата кошатником величаете. Одно скажу - имей я виды на Александру Ивановну, я бы не так повел дело... Вы это изволили сказать в пику мне, что, мол, я об ее приданом хлопочу на всякий случай, так позвольте вам доложить, сударыня, - он в первый раз так назвал ее, - я в таких денежных делах, что мне зазорно будет и о более крупном куше хлопотать, когда надумаю жениться.

За дверью раздались шаги Первача.

- Можно войти?

- Уговор лучше денег! - шепотом произнес Теркин, нагнувшись над столом. - Его... - и он сделал жест рукой.

- Можете войти! - крикнула Павла Захаровна.

- Наша конференция с Иваном Захарычем кончилась, - заговорил он, потирая руки. Глаза его беспокойно перескочили от горбуньи к Теркину.

- Брат у себя в кабинете? - спросила Павла Захаровна.

- И желал бы до чая побеседовать еще с Василием Иванычем.

- Попросите Ивана Захарыча сюда! - сказал Теркин. - Одного! - прибавил он значительно.

- Понимаю-с!.. Я и не желаю быть лишним... Сделайте одолжение!

Первач повернулся на одном каблуке и у двери обернулся к ним лицом.

- Напрасно вы беспокоитесь, Василий Иваныч! Лишним я не желаю быть.

- И разлюбезное дело! - сказал ему вслед Теркин точно так, как виденный им московский актер в Льве Краснове.

XXVI

На балконе собрались все к чаю.

Разливала Марфа Захаровна. Саня сидела немножко поодаль. Первач отошел к перилам, присел на них, обкусывал стебелек какой-то травы и тревожно взглядывал на тот конец стола, где между Иваном Захарычем и его старшей сестрой помещался Теркин. Он уже почуял, что ему больше ходу не будет в этом доме, что "лесной воротила" на службу компании его не возьмет... Да и с барышней ничего путного не выйдет.