Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес

Лола отвернулась от нее и повторно нажала на кнопку. Куда подевался лифт?

– У вас нет денег, – напомнила Инид. – Квартиры тоже нет. Как и работы. Выбирать не приходится.

Лора обернулась:

– Наплевать! – И она вошла в наконец-то приехавший лифт.

– Вы пожалеете! – бросила Инид ей вслед. Двери уже закрывались, но она не унималась. – Вот увидите! В Нью-Йорке вам не место! – добавила она в сердцах.

Теперь, в церкви, Лола с наслаждением вспоминала, чем обернулся план Инид. Предупреждение, что Лоле не место в Нью-Йорке, только усилило решимость девушки. За истекшие две недели она многое пережила. Ей пришлось вернуться с матерью домой, в Виндзор-Пайнс, и пройти там через испытание – отвергнуть попытку матери познакомить ее с сыном подруги, учившимся на бизнесмена, о котором она не хотела даже слышать. Она продала через аукционный сайт eBay несколько пар туфель и две сумочки и наскребла денег на билет обратно в Нью-Йорк. Она явилась к Тайеру и временно поселилась с ним и с Джошем в их дыре, где спала вместе с Тайером на узкой кровати. На третий день Лола не выдержала и устроила уборку у них в ванной комнате и помыла кухонную раковину. Потом отвратный Джош, решив, что она совершенно доступна, полез к ней с поцелуями, и ей пришлось дать ему отпор. Делить ложе с Тайером и дальше было невозможно. Пора было искать собственный угол – но как?

Лола напряженно вглядывалась в затылки, стараясь высмотреть Филиппа и Инид. Первой она узнала, несмотря на шляпку, Инид. Как прореагирует ужасная старуха на ее возвращение в Нью-Йорк? Рядом с Инид сидел Филипп. Лола разом вспомнила все оскорбления и несправедливости, которые от него вытерпела.

В тот, последний свой вечер, попрощавшись с домом номер один по Пятой авеню, она бродила по Уэст-Виллиджу, прикидывая свои шансы. Через два часа у нее смертельно устали ноги, и она поняла, что Инид права: денег нет, идти некуда. Пришлось возвращаться в дом, где ее дожидались мать, Филипп и Инид. Они были осторожны, обращались с ней как с умалишенной в период обострения болезни. До Лолы дошло, что выхода у нее нет, придется выполнять их план. Ее ждало еще одно унижение: она позволила матери помочь собрать вещи. Филипп при этом жутко нервировал ее своей отчужденностью. Он казался совсем другим человеком, вел себя так, словно они были едва знакомы, словно они с ним не занимались сексом раз сто, и именно это расстраивало Лолу больше всего. Как мужчина, чья голова побывала у нее между ног, а член – у нее во влагалище и во рту, мужчина, который ее целовал, обнимал, щекотал ей живот, может вдруг притвориться, что ничего этого не было?.. Уезжая с матерью в такси, она разревелась и долго не могла остановиться.

– Филипп Окленд – болван, – со злостью заявила Битель. – А его тетка и того хуже. Никогда не встречала таких ужасных стерв! – Она обняла дочь и погладила ее по голове. – Очень хорошо, что теперь с этой отвратительной семейкой покончено.

От этих ее слов Лола еще сильнее разрыдалась. У Битель сердце разрывалось от сочувствия. Как было не вспомнить ее собственное приключение с врачом, оставшееся у нее в душе вечной занозой! Ей было тогда примерно столько же лет, сколько Лоле теперь. Теснее прижав к себе дочь, Битель осознала, что мало чем может помочь ее горю. Она поняла: Лола впервые столкнулась со страшной правдой жизни. Видимость и реальность – разные вещи, сказки не обязательно оказываются явью, на любовь мужчины полагаться опасно.

На следующий день Филипп навестил Лолу в отеле. У нее на мгновение возникла надежда, что он назовет случившееся накануне ошибкой и признается ей в любви. Но стоило ей открыть дверь – и выражение его лица показало яснее всяких слов, что он не передумал. У него под мышкой она увидела Post и Daily News. Они спустились в ресторан, там Филипп положил газеты на стол.

– Хочешь взглянуть? – спросил он.

Ей хотелось, еще как, но лучше было не давать ему в руки дополнительное оружие.

– Не хочу, – ответила Лола высокомерно, как будто все это было ее недостойно.

– Послушай, Лола... – начал он.

– Зачем ты пришел? – перебила она его.

– Я должен попросить у тебя прощения.

– Ничего не желаю слышать!

– Я совершил ошибку, от которой пострадала ты. Мне очень жаль. Ты молода, а мне следовало быть умнее, не позволять нашим отношениям продолжаться. Надо было положить им конец еще до Рождества.

У Лолы упало сердце. Официант принес ее заказ, но Лола, глядя в тарелку, сомневалась, что когда-либо опять сможет есть. Неужели вся ее связь с Филиппом была сплошной ложью? Потом она догадалась, в чем дело.

– Ты меня использовал! – выпалила она.

– Перестань, Лола. Мы оба использовали друг друга.

– Я тебя любила! – произнесла Лола с вызовом.

– Нет, не так, – возразил Филипп. – Не меня, а свое представление обо мне. Это далеко не одно и то же.

Лола швырнула салфетку на тарелку.

– Вот что я тебе скажу, Филипп Окленд: теперь я тебя ненавижу. И всегда буду ненавидеть, до конца жизни. Не смей больше ко мне приближаться!

Она встала и, задрав подбородок, покинула ресторан.

Немного погодя, уезжая с матерью из отеля, Лола размышляла, сможет ли она когда-нибудь воспрянуть духом. Однако уже в аэропорту, купив газеты, увидев на третьей странице Post свою фотографию и прочитав короткое сообщение о том, что Филипп бросил ее ради Шиффер Даймонд, она почувствовала себя лучше. Она не ничтожество, она Лола Фэбрикан! Когда-нибудь она покажет Филиппу и Инид, как они ошиблись, как недооценивали ее.

В церкви, присмотревшись к тем, кто сидел на одной скамье с Филиппом и Инид, Лола узнала Шиффер Даймонд. С ними пришла также рыжеволосая Аннализа Райс. В нескольких рядах от них Лола увидела ужасную Минди Гуч с каменным узлом высветленных волос на голове и Джеймса Гуча с его разрастающейся лысиной. Лола подумала, что напрасно она забыла про Джеймса Гуча, а ведь он уже успел вернуться из рекламного турне. Теперь он восседает перед ней как само Провидение! Она достала айфон и отправила ему сообщение, первой строчкой в котором была такая: «Я в церкви, позади вас».

Прошла минута, прежде чем он получил ее сообщение. Вздрогнув от писка своего телефона, он полез за ним в карман. Минди покосилась на завозившегося мужа. Тот пожал плечами, вынул телефон и украдкой прочитал сообщение. У него побагровел затылок, и он поспешил выключить телефон.

«Я по вам соскучилась, – написала Лола в своем сообщении. – Встретимся в три часа на Вашингтон-Мьюс».

Через час Джеймс Гуч, уйдя в угол переполненной людьми гостиной Райсов и убедившись, что за ним не подсматривает Минди, еще раз прочел послание Лолы. Его распирало от любопытства и возбуждения. На выходе из церкви он крутил головой, пытаясь высмотреть Лолу, но она уже позировала на улице фотографам. Он хотел с ней заговорить, но Минди быстро его увела. На часах было уже без нескольких минут три. Джеймс протиснулся сквозь толпу и поискал глазами Минди. С подноса проходившего мимо официанта он взял две крохотные тартинки с черной икрой и отправил обе в рот. Другой официант долил ему в бокал шампанского Dom Perignon. Аннализа Райс очень постаралась, чтобы достойно почтить память Билли: она пригласила к себе домой не меньше двухсот человек. Внезапная смерть Билли опечалила Джеймса, и он, прилетев из Хьюстона, первым делом познакомился с записью об этом в блоге своей жены. В кои-то веки он был вынужден с ней согласиться: смерть друга заставляет понять, что жизнь не бесконечна, и почувствовать, что надо спешить быть молодым – или по крайней мере молодиться.

Впрочем, смерть бедного Билли стала лишь одним из событий в цепи странных происшествий, обрушившихся на дом номер один за его отсутствие. В их число входили «катастрофа Интернета» и обнаружение креста Марии Кровавой, который, как некоторые предполагали, раньше тайно хранился в квартире миссис Хотон. А смертельная передозировка Билли, а утверждение Лолы, что она беременна от Филиппа Окленда, отказавшегося от нее ради Шиффер Даймонд! За всем этим, по утверждению Минди, должно было последовать объявление о предстоящей после надлежащего траура свадьбе Филиппа Окленда и Шиффер Даймонд. Все это было, на вкус Джеймса, довольно возмутительно: что же теперь будет с бедняжкой Лолой Фэбрикан? Есть кому-нибудь дело до ее судьбы? Этот вопрос его волновал, но он не осмеливался его задать вслух.