DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

повисает тягучая жирная капля, похожая на жидкий яичный белок. Смотрю наверх и вижу, что один из сталактитов треснул, будто переспевший арбуз. И тогда я понимаю…

Никакие не сталактиты усеивают потолок, а крупные продолговатые яйца. Если присмотреться, внутри каждого виден скрученный черный зародыш. Одно из яиц, прямо над головой, слабо шевелится, когда нечто черное, лоснящееся проделывает себе путь наружу. Прозрачная тягучая субстанция сочится из трещины, стекает на пол у моих ног.

Существо, напоминающее охапку очень тонких черных щупалец, выбирается из трещины в яйце и, тошнотворно растягиваясь, спускается по стекающей на пол слизи. Оно омерзительно чужеродно… Я кричу так громко, что закладывает уши. Сучу передавленными руками и ногами, стараясь оказаться как можно дальше от черного ужаса, но все напрасно. Тварь, извиваясь, замирает прямо напротив лица, скользкие щупальца обвивают голову…

А потом оно стремительным броском оказывается во рту. Давлюсь криками и кашлем, гортань взрывается адской болью. Что-то маленькое, извивающееся снует по носовым проходам, по горлу, касается глазных яблок. Зрение вспыхивает цветными точками. Я кашляю, задыхаясь, но маленькая тварь пробирается все глубже, словно пытаясь разорвать черепушку. Я слышу, как хрустят хрящи. Я в агонии. Ледяные пальцы касаются мозга…

Меня парализует. Из распахнутых глаз продолжают катиться крупные слезы, течет слюна, но все, что я могу, – лишь слабо подвывать, чувствуя, как холодное маленькое чудовище устраивается внутри. Голова раскалывается от боли, носоглотка горит огнем.

Сзади происходит какое-то движение. Что-то огромное грузно ворочается у дальней стены. Нечто черное, щетинистое опускается на плечи, и меня вместе со стулом волокут спиной вперед. Сквозь слезы различаю, что часть стены открылась, как дверца норы паука-затворника, и меня втаскивают в очередной тоннель. Он совсем короткий, а по другую сторону – пещера с высоким сводом. Мазаные стены источают мутный желтый свет, стул переворачивается, и я вижу чудовищ.

Они похожи на двух гигантских мотыльков – трехметровые, с бархатными крыльями, бесчисленные лапы с множеством сочленений деловито шевелятся. Бочкообразные торсы испещрены диагональными разрезами, будто жабрами. Трехсоставные туловища оканчиваются несоразмерно маленькими головами. С человеческими лицами, похожими на гротескные маски.

Лапы тянутся ко мне, касаются неожиданно мягко, разматывая веревки, избавляя от пут. Парализованное тело сваливается со стула. Меня подхватывают, поднимают, и я вижу перед собой резервуар, наполненный полупрозрачной жижей. Сверху нависают два лица-маски. Меня аккуратно, почти нежно погружают в резервуар, и жижа смыкается надо мной, заливая рот, нос, глаза…

6

Я кричу.

Мой мир рушится, схлопывается, сгорает на глазах. Мой мир – обман, фикция, тюрьма…

Из носа тонкими струйками сочится кровь, капает на футболку. Впервые за долгие годы я вновь чувствую, как нечто шевелится в голове, словно осознавая, что обнаружено. Маленькая черная тварь, которая… которая…

Падаю на землю, и меня начинает неудержимо рвать. Изо рта потоком выплескивается белая пена, подкрашенная кровью. Грудь саднит с такой силой, будто сам дьявол пинает ее раздвоенным копытом. Перед глазами вспыхивают уже знакомые цветные точки…

В паре шагов угрюмый мужчина приходит в себя, неуверенно поднимается.

Отец.

Пытаюсь позвать, но меня выворачивает по новой. В потоке нечистот мелькает охотничий хоботок, успеваю ухватиться за него пальцами. Мозг простреливает разрядом боли. Паразит в голове беспокойно шевелится, по рукам течет жирная белая пакость.

Крепкая связь общих с отцом воспоминаний, по-видимому, вскрывает тайники памяти, пробуждает дремлющие области, восстанавливает старые связи – и паразиту больно, и насиженное место отторгает, выталкивает чужеродный организм…

Собравшись с духом, тяну за хоботок – по ощущениям, словно выпрастываю изо рта собственный пищевод. Тварь сопротивляется, носоглотку вспарывают тысячи ножей, внутри все пылает. Кричу во все горло, но продолжаю тянуть. Ледяные пальцы касаются мозга, силясь ухватиться, отвратительный огромный ком застревает в глотке. Тяну, теряя сознание от боли, катаясь по земле, тяну гребаного паразита…

И вытягиваю.

Черная склизкая дрянь, которую я долгие годы считал частью самого себя, с чавкающим звуком вылетает изо рта, кувыркается по асфальту, собирая грязь, тошнотворно дергается – и замирает.

Надсадно кашляю, завалившись на спину, внутри все горит. Точки перед глазами вспыхивают ярче, а потом я все же соскальзываю в милосердную темноту.

Кто-то трогает меня за плечо, трясет, что-то говорит.

Прихожу в себя.

Человек в униформе дворника пытается меня разбудить. Его круглое доброе лицо с тяжелыми чертами совсем близко, и я неожиданно понимаю, что не вижу морока.

Совсем.

Я избавился от проклятого паразита, я излечился.

Воспоминания о фантастических трипах кажутся ночными кошмарами. Наверное, чертова тварь впрыскивала какой-то токсин, побуждающий меня снова и снова выходить на охоту… и собирать жижу, конечно. Ведь Бак всегда должен быть наполнен.

Сейчас от одной мысли о пережитых ощущениях накатывает дурнота.

На улице уже светло, а значит, я провалялся в отключке всю ночь. Голова раскалывается, дико ноет спина. Меня трясет – то ли от холода, то ли от того, что не получил привычной дозы.

Дворник помогает подняться на ноги. А потом я вспоминаю: отец!

Там, где я напал на него, нет никаких следов. Ну конечно, я же не… я же был не каким-то книжным кровососом! Я не убивал своих жертв, однако…

Сердце холодеет.

…никто из них не жил слишком долго.

Сообщениями о суицидах, немотивированных убийствах, насилии и жестокости отмечен мой путь.

Теперь я помню все. И быстро узнаю этот тихий переулок. И угол дома, в котором прошло мое настоящее детство.

Я пускаюсь бежать.

Старый подъезд почти не изменился за эти годы, разве что краску на стенах обновили да поменяли почтовые ящики. Взбегаю на пятый этаж, тянусь к звонку. Замираю.

Знакомая дверь с выгравированной на удачу подковой приоткрыта. Сердце екает от дурного предчувствия. Захожу внутрь, дрожа с головы до пят.

Обстановка чужая и в то же время родная до боли. Другие обои и ламинат, маленький коридор кажется совсем крошечным – раньше он как будто был больше…

Сквозь дверной проем, ведущий на кухню, вижу темные красные капли на полу.

Коридор плывет. Пошатываясь, иду туда. Капли стекаются в лужу, из-за дверного косяка появляется белая, словно мраморная, рука. Вижу знакомое родимое пятно на запястье. В висках гулко стучит. Захожу на кухню.

Мама лежит, нелепо раскинувшись в кровавой луже, посреди разбросанных сковородок и кастрюль. Лицо практически безмятежно, капли крови не коснулись его. Застывшие глаза смотрят в потолок. Каштановые волосы поредели, выцвели. На ней цветастый домашний халат, пропитанный кровью. В груди торчит рукоять здоровенного кухонного ножа.

Он нанес ей минимум три удара, прежде чем она упала.

Смотрю на милое, такое знакомое и родное лицо.

Как