Звезда Любви - Юлия Леонова

На предложение графа отправиться в Закревское Аннет не возражала. Она надеялась, что, возможно, в дороге она увидит хоть что-нибудь, что подтолкнет ее разум, и она вспомнит, кто она есть. Путь их лежал через Москву, где Василий Андреевич планировал остановиться, чтобы справить Анне новый гардероб. Она никак не могла понять, чем плохи были те платья, которыми до верху был набита гардеробная, примыкающая к ее спальне в Александровском, но примерив одно из них, пришла к неутешительному выводу, что, видимо, за время болезни она сильно исхудала, потому как прелестное утреннее платье нежно-голубого цвета было ей ужасно велико. Можно, конечно, перешить, решила она, о чем и сказала батюшке, но он как-то странно переменился в лице, а потом улыбнулся:

— Негоже новую жизнь со старым барахлом начинать, — покачал он головой.

Аня не стала спорить с родителем и безропотно подчинилась его воле. Москва встретила их теплыми майскими деньками, бесконечной сутолокою, обилием новых лиц. Анне казалось, что она попала в какую-то сумасшедшую круговерть, но память ее по-прежнему оставалась глуха. Только один раз, во время визита к модистке, возникло странное ощущение: будто она бывала здесь, но словно бы это была и не она. В памяти мелькнуло белое подвенечное платье дивной красоты, но она отогнала от себя это воспоминание, подсознательно чувствуя какую-то тревогу, словно с этим платьем было связано что-то очень и очень дурное. Может быть, она собиралась замуж, да не суждено было ее надеждам сбыться, — думала она по дороге в гостиницу, но попытка вспомнить хоть что-нибудь вновь вызвала приступ сильнейшей мигрени.

Воротившись в гостиницу, Анна слегла. Няня тотчас задернула тяжелые бархатные портьеры в ее комнате и накапала ей горькой настойки лаундаума, что посоветовал пить доктор при сильных головных болях. Сон не принес облегчения. Поднявшись к ужину, Аннет едва смогла сделать несколько шагов до уборной, как ее тут же вывернуло прямо на пол, голова закружилась, и она без сил привалилась к стене, утирая выступившие на глазах слезы. Умывшись с помощью горничной холодной водой, Аня вышла на балкон, но к перилам не подошла, испытывая почти панический ужас при виде кованой чугунной ограды. Прижавшись спиной к стене, она ждала, когда прислуга приберется в спальне.

У графа были дела в Москве. В Закревском была собственная маслобойня и небольшой кожевенный заводик, которые, однако, приносили немалый доход владельцу имения. Будучи в Москве, граф, как и собирался, посетил тех купцов, с которыми уже имел торговые дела, подтвердил ранее заключенные договоренности и приобрел новые деловые связи, чем был несказанно доволен. Он бы с удовольствием задержался еще, но Анна в Москве чувствовала себя потерянной. Все, чего ей хотелось — это тишина и покой, но в большом шумном городе об этом можно было только мечтать, и потому, как она ни старалась показать, что не возражает против подобной задержки, все же от проницательных глаз Закревского ей не удалость скрыть свое нетерпение.

По дороге в Закревское граф все чаще задумывался, как объяснит появление Анны в усадьбе. Решение ему подсказала давняя история.

Василию Андреевичу вспомнилась его племянница, дочь Юлии Михайловны Закревской. После трагической смерти родителей сироту сначала забрала на воспитание бабушка, а потом, когда и пожилая женщина упокоилась с миром, взяли в семью какие-то дальние родственники. Сам Василий тогда участвовал в войне с Польшей, а потом и вовсе позабыл о девочке. Получив ранение, молодой кавалергард воротился на родину, овеянный романтическим флером героизма, и занялся обустройством собственной личной жизни. Вспомнил он о ней лишь тогда, когда пришло письмо от той самой родни, которая приютила девочку, с известием о ее смерти в результате несчастного случая. Смерть племянницы, до того бывшей единственной наследницей огромного имения, враз сделала его богатым человеком. Граф с семьей перебрался в Закревское, испытывая, однако, при этом угрызения совести за то, что за все время так и не удосужился съездить к девочке, проведать ее, узнать, как ей живется у дальней родни. Ничто не мешало и ему поступить подобным образом. Он вполне мог выдать Анну за свою племянницу. Размышляя над этим, граф припомнил родственников своей покойной супруги.

Николай Опалев, старший брат его тогда еще невесты Ирины, служил в Севастопольском гарнизоне. Женился он года на два раньше Василия на дочери своего полкового командира. На венчание Закревских его не ждали, потому что знали, что жена его ходит их первенцем, а за дня три до свадьбы пришла радостная весть, что она разрешилась от бремени девочкой, которую нарекли Анной.

Но спустя месяц Севастополь охватила эпидемия холеры. Молодой офицер погиб вместе со своими сослуживцами, пытаясь усмирить взбунтовавшуюся чернь, а его супруга и дочь скончались спустя три недели в местном военном госпитале от поразившей их болезни. Охваченный холерными бунтами Севастополь представлял собой страшное зрелище, и царившая там неразбериха и сумятица во многом способствовала тому, что никаких бумаг о смерти Анны не сохранилось, да и выдавать свидетельство о смерти было некому. Сохранилась только запись о крещении девочки с таким именем.

Настоящей Анне Николаевне сейчас было бы двадцать лет. Три года назад упокоились с миром родители Николая и Ирины, потому опровергнуть слова графа Закревского о том, что привезенная им девица приходится ему племянницей по линии супруги, до сего дня пребывавшей на попечении бабушек и дедушек, было некому.

В Закревское приехали в середине июня, попав из теплой московской весны в знойное украинское лето. Приехав в усадьбу, граф первым делом вызвал в кабинет управляющего и сообщил ему, что привез с собой осиротевшую племянницу, которую намерен удочерить. И хотя дело еще не решено окончательно, однако всем велено было называть Анну его дочерью и относиться к ней как к хозяйке. Дворовые, не понаслышке знавшие, как барин убивался после кончины единственного дитя, не выказали удивления таким положением дел, рассудив, что, может, это и к лучшему.

Год назад, после смерти Аннет, Василий Андреевич не на шутку захворал, жаловался на боли в груди, сея среди людей своих беспокойство. Коль помрет барин, не оставив наследников, так кому имение достанется? А коли в казну отойдет, появится новый хозяин, и Бог его знает, что это за человек будет. А тут, получается, наследница уже есть, — заговорили с облегчением и в людской, и в деревне.

Анне Закревское понравилось, и почему-то даже не возникло сомнений в том, что она и раньше бывала тут. Барский дом являл собой роскошный особняк с колонами по фасаду. Высокие окна первого этажа выходили на мраморную террасу, перед которой заботливыми руками садовника были разбиты клумбы, поражающие разноцветьем садовых цветов. Дом окружал большой парк с непременным по моде того времени прудом и мраморной греческой беседкой на острове. С берега на остров был перекинут горбатый мостик с затейливо вырезанными деревянными перилами. Анна пруд и мостик обходила стороной, а вот фонтан в тени большого дуба ей полюбился, и она, нагулявшись по парку, подолгу сиживала около него на скамейке, позабыв обо всем на свете, прислушиваясь к щебету плиц в ветвях да тихому журчанию воды, что лилась тонкой струйкой из разинутой пасти льва.