Звезда Любви - Юлия Леонова

Аня долго вглядывалась в его взволнованное лицо, а потом кивнула головой, поняв, что не сможет сказать ни единого слова. Как она может покинуть его? Куда она пойдет? Да и будет ли еще кто в ее жизни относиться к ней так, как ее приемный отец?

Неизвестно, чего ждала графиня Левашова, раскрыв Анне глаза на истинное положение дел, но благодаря ей Василий Андреевич даже испытал некоторое облегчение: теперь ему не придется страшиться того, что однажды правда выплывет наружу.

Теперь же, получив согласие Анны, граф Закревский в тот же день дал указание своему поверенному выправить бумаги на имя Анны Николаевны Опалевой, приходившейся его жене племянницей и начинать дело об удочерении.

Тело молодой княгини Шеховской так и не нашли. Полиция Петербурга пришла к выводу, что Юлия Львовна погибла, потому как в противном случае она уже давно должна бы была объявиться. Об этом и доложил Николаю Матвеевичу с соответствующими соболезнованиями полицейский исправник, потому как Павел Николаевич к представителям закона выйти отказался.

Задержание убийцы и раскрытие преступления, совершенного более полугода назад, оказалось настоящим подарком для петербургской полиции, и теперь по делу Аристарха Поплавского было назначено показательное расследование, долженствовавшее завершиться таким же показательным судом. В интересах расследования князя Павла Шеховского попросили не покидать Петербурга, хотя к знакомому ему следственному приставу попросили явиться лишь однажды.

Помня, с каким высокомерным пренебрежением он разговаривал с князем в Петропавловке, ныне сей доблестный полицейский являл образец смиренного почтения, выражая восхищение прозорливостью Павла и искренее недоумевая, почему никому более не показалась подозрительной такая осведомленность Поплавского о событиях того трагического вечера. Возможно, в другое время Павел не упустил бы возможности отыграться за свое прошлое унижение, сейчас же все это казалось ему мелким и суетным. Так или иначе, но расследование совершенно очевидного дела затянулось почти на три месяца, и все это время Шеховского спасала только служба. Он и ночевать часто оставался в полку, потому что в его апартаментах в доме на Сергиевской ему все напоминало о Юле.

Суд тоже растянулся без малого на месяц, и Павел когда сам, когда вместе с Мишелем присутствовал на всех заседаниях. Он проклинал собственную гордыню, слушая рассказ Поплавского о разговоре с Юлей в той самой подворотне, откуда он увез ее, уже бесчувственную, на Стрелку. Ведь сколько раз пыталась его юная жена узнать у него, что его так тревожит, а он с высокомерной пренебрежительностью отмахивался от нее, отвечая, что во всех своих проблемах разберется сам. Разве стала бы она преследовать Аристарха, если бы знала, в чем он его подозревает? А теперь выходит, что он едва ли не собственными руками толкнул ее навстречу убийце.

После суда над Поплавским, Павел впал в состояние мрачной меланхолии. Аристарха Павловича признали виновным в совершении двух убийств и приговорили к смертной казни через повешение. Младший Шеховской пожелал присутствовать, чтобы видеть, как тот, кто лишил жизни его жену, заплатит за свои злодеяния. Спустя три дня после вынесения приговора он стоял на плацу Семеновского полка, сжимая в кулаке обручальное кольцо Юли, которое ему отдали после того, как Поплавского обыскали в день ареста. Он не отвел глаз до тех пор, пока тело бывшего помощника директора императорских театров не повисло в петле, не подавая более признаков жизни. Однако присутствие на казни не принесло ему ни облегчения, ни удовлетворения. Разве может смерть негодяя вернуть ему ту единственную, которая, как он понял только теперь, была для него смыслом жизни?

Испросив длительный отпуск в полку и пообещав вернуться к венчанию Горчакова, назначенному на 12 ноября, в конце августа Шеховской уехал в Ильинское. Он не мог более находиться в Петербурге, не мог более выносить сочувствия друзей и близких, но и там он не нашел покоя. Все напоминало о ней: сама усадьба, маленькая церквушка, где свершился обряд венчания, Кузьминки, до которых рукой было подать. Он узнал, что у Кошелевых родился сын, которому он приходится дядей, но не мог себе представить, что появится на пороге их дома без Юли. Невозможно было смириться с мыслью о том, что ее больше нет. Все, что у него теперь осталось — это обручальное кольцо на шелковом гайтане рядом с нательным крестом.

Илья Петрович, управляющий Ильинского, от всей души сочувствуя горю молодого барина, тем не менее старался, как мог, отвлечь его от мрачных мыслей делами поместья.

Вот и сегодня по его настоятельной просьбе Павел с утра объехал засеянные озимыми поля, осматривая дружные всходы и соглашаясь, что со сроками, пожалуй, не прогадали, таким полям под снег уходить не страшно. Он понимал, что все время только и делает, что соглашается с управляющим, и для него не были секретом неловкие маневры Ильи Петровича, имеющие единственной целью отвлечь его от бутылки бренди, что в последнее время ежевечерне появлялась на столе в спальне молодого князя и оказывалась пустой поутру, но он сделал вид, что ничего не заметил.

Вернулись в усадьбу после полудня, уставшие и голодные. Пока накрывали стол к обеду, Поль прошел в свои покои переменить одежду. На глаза ему попался конверт, сиротливо лежащий на туалетном столике. Павел без труда узнал почерк Катенина. Торопливо вскрыв конверт, он пробежал глазами короткое послание.

Александр Андреевич писал, что сочувствует его горю, но тем не менее считает своим долгом напомнить, что прежде всего князь Шеховской находится на государевой службе, и потому, как бы ни было тяжело, ему надлежит помнить о своем долге перед отечеством.

Дочитав, Павел отложил письмо и устало опустился в кресло. Вытянув ноги в забрызганных грязью сапогах, крикнул Прохора, который тотчас явился на зов, будто чертик из табакерки, появившись из гардеробной. Шеховский только скосил взгляд на свои грязные сапоги, как денщик тут же принялся стаскивать их с него.

— Собери багаж, — бросил Поль. — Завтра в столицу выезжаем. А то я уж совсем скоро в провинциального барина превращусь, — невесело усмехнулся он.

— Вот и ладно, Ваше сиятельство. Вот и хорошо. Время все лечит, — тихо пробормотал Прохор, тайком осеняя себя крестным знамением.

Не то, чтобы не нравилась ему молодая княгиня, но отчего-то была у него с самого начала неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что добром этот тайный брак не кончится. Делая вид, что ему ничего не известно об истинном положении дел, Прохор сразу смекнул, что поселившаяся в апартаментах на Морской девица никакая не полюбовница барину, а как есть венчанная супруга. Он-то хорошо помнил, как хозяин его к той же Ла Фонтейн относился: Шеховскому до чувств красотки никакого дела не было, да и мнением ее он особо не интересовался, тогда как с Юлией Львовной все было иначе. Ужо он помнил тот вечер, когда барыни целый день дома не было, а князь как зверь метался из комнаты в комнату, места себе не находил, — вздохнул Прохор, забирая грязные велингтоны, чтобы вечером почисть. Однако Николаю Матвеевичу о своих подозрениях ни слова не сказал, рассудив, что старый барин не вечен, а у молодого в услужении ему еще долго быть. Да вон как оно все обернулось, — продолжал про себя сокрушаться денщик. — Жаль барыню, молодая да красивая была.