Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

Колинский осторожно вынул из нагрудного кармана бумажник, открыл его, извлек несколько продолговатых пожелтевших листков и подал мне. Я посмотрела и узнала характерный мелкий почерк Юлека. Руки задрожали еще сильнее, слезы застилали глаза, и я ничего не могла прочесть.

Заметив мое волнение, товарищи посоветовали мне уйти. С Колинским, дескать, они разберутся сами. Но я не ушла. Смотрела на листки, читала их, не понимая смысла написанного, возвращалась снова и снова: «…не относит себя к ним. Уже одним этим был бы интересен…

Адольф Колинский, надзиратель из Моравии, чех из старой чешской семьи, выдал себя за немца, чтобы попасть в надзиратели тюрьмы в Карловом Градце, а потргл в Панкраце!»

Я осторожно переворачивала листок за листком. Ко-линский принес лишь несколько страничек, на которых Юлек писал о нем. Вдруг я обратила внимание, что листки пронумерованы —136, 137, 138, 139, 140, 141. Это, должно быть, именно то, о чем говорил Юлек: «Густина, я пишу в Панкраце». Но я не представляла, что он написал так много.

– Где же остальные странички? – спросила я у Колинского.

– Вот их-то я и должен теперь найти. Кое-что имеется в Йглаве, кое-что – в Гумпольце.

– Когда вы их привезете?

– Если удастся, через неделю.

Этот срок мне показался долгим, как вечность. Я не могла столько ждать и хотела ехать вместе с ним. Но товарищи успокоили меня и посоветовали оставаться в Праге. Опасаться нечего: рукопись я наверняка получу. Товарищ Тума прошептал:

– Не беспокойся, он привезет, ведь это сохранит ему жизнь. Он числится в списке военных преступников.

Колинскому выдали удостоверение, с которым он мог ехать в поезде, не опасаясь неприятностей, если бы кто-либо узнал в нем бывшего гестаповского надзирателя. Но он и не боялся, так как узники знали его как надзирателя, много и бескорыстно им помогавшего.

Та неделя была богата событиями. Я разыскала человека, который знал женщину, хранившую завещание Юлека. Это был редактор Вюнш. Но он не знал адреса той женщины. Ему нужно было это выяснить. Однажды вечером (было это в начале июля 1945 г.), возвратившись домой, я нашла в почтовом ящике записку следующего содержания: «Фамилия той гражданки, у которой завещание Юлы, Скоржепова, проживает у «Звезды» в Бржевнове, на Окраине, дом № 8. Каждую среду она бывает на Славянском острове. Мы могли бы вместе пойти на Остров, чтобы тебе не ехать к Белой Горе. Это очень далеко».

Далеко! Да я готова была ехать на край света. Но было уже поздно, и я не решилась беспокоить Скоржепову.

Ночью несколько раз вставала, зажигала свет и глядела на часы. Мне казалось, что прошло уже много времени. Но стрелки часов показывали лишь два часа ночи. Скоржепова… Кто она? Как к ней попало завещание Юлека? Неужели Юлек действительно не возвратится? Ведь приезжают же на родину освобожденные узники, о которых ничего не было слышно.

За окном забрезжил рассвет, запели птицы – предвестники нового дня. Вот так же и в Панкраце за окном камеры каждый день радостно выводил трели черный дрозд. Когда мы жили с Юлеком в Хотимерже, то часто слушали дрозда, который высвистывал первые такты «Флорентийского марша» Фучика. Сколько же времени прошло с тех пор? Пять лет!

Я снова задремала… Проснулась… За окном ярко светило солнце. Внезапно меня пронзила мысль: нужно скорее ехать к Скоржеповой на Белую Гору. И вот я уже звоню у калитки небольшого домика. Вышла еще совсем молодая, опрятно одетая, очень симпатичная женщина. Я назвала свою фамилию и сказала, что пришла за завещанием мужа. Хозяйка пригласила меня в квартиру. В комнате она открыла выдвижной ящик, достала продолговатую жестяную коробку, извлекла заботливо упакованные листки и подала их мне. Я распаковала их и быстро пробежала глазами. Конечно же это почерк Юлека! Сердце учащенно забилось, горло сдавили спазмы… Через некоторое время, немного придя в себя, я бережно положила все в сумочку.

– Как попали к вам эти листочки, пани Скоржепова?

Она рассказала, что листки прислал ей муж. Он также был в тюрьме Панкрац и работал коридорным, когда там сидел Юлек. Муж пересылал ей письма многих узников. Приносил их чешский стражник Ярослав Гора. Эти листки муж прислал весной 1943 г.

– Где же ваш муж? – спросила я.

– Он казнен в 1944 году.

Рукопись Юлека Скоржепова сложила в жестянку и спрятала в погребе под картошкой. Скоржепова показала письмо мужа, присланное через Гору вместе с рукописью Юлека. Он писал ей:

«Моя дорогая, мы не одни, которых постигла такая тяжкая судьба. Приведу тебе лишь один из примеров, касающийся моего хорошего друга – писателя Юлиуса Фучика…

Посылаю тебе часть его записок из Панкраца, которые посвящаются его жене и где написано также его завещание. Прошу тебя спрятать эти листочки самым тщательным образом. Они очень ценны».

Распрощавшись со Скоржеповой, я вышла. Было прекрасное летнее утро. Я снова просмотрела листки, исписанные Юлеком, в левом углу которых стояли порядковые номера, а в правом – буква «Р», как и на листочках, которые показывал мне Колинский.

В начале июля 1945 г. Колинский привез 158 пронумерованных листков Юлека. На первом было написано:

РЕПОРТАЖ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ – Ю. Ф. —

В тюрьме гестапо в Панкраце

Весна 1943 г.

Юлиус Фучик

Репортаж с петлей на шее[55]

Вместо предисловия

Рассказ Колинского о том, как Юлиус Фучик писал «Репортаж с петлей на шее»

«Господин Фучик долгое время не доверял мне. Я давно предлагал ему бумагу и карандаш, но он хотел прежде основательно изучить меня. И вот однажды сказал: «Колинский, будем писать. Только от вас зависит, чтобы это никому не попало в руки. Вы знаете, что мне уже нечего терять, веревка и так мне обеспечена».

Я ответил Фучику: «Не бойтесь, об этом никто не узнает».

Теперь, приходя на службу, я каждый раз, улучив минуту, приносил ему в камеру несколько листков бумаги и карандаш. Все это он прятал в сенник. После этого я отправлялся в обход. От глазка к глазку в двери каждой камеры. Это занимало не менее двадцати минут. Закончив обход, я останавливался у камеры 267, в которой сидел Фучик, стучал в дверь и тихо говорил: «Дальше!». Это был сигнал, что можно писать. Пока он писал, я прохаживался около его камеры и наблюдал. Если меня вызывали, я двумя ударами в дверь давал знать об