Нефть! - Эптон Синклер

Он стоял теперь прямо перед нею. Волны тихо плескались у его ног.

— "Прекрасна ты, моя любовь! Очаровательна, как Фирца, красива, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами. Отведи очи твои от меня, потому что они волнуют меня!"

— Если это из Библии, то очевидно, это так и есть, — сказал Бэнни.

— Мне жалко, что мне никогда не приходилось иметь дело с картинами из греческой жизни, — сказала Ви. — Я, наверное, нашла бы там цитаты, более подходящие для данного случая. Я читала где-то, что греки на своих ристалищах состязались совершенно голыми, и это их нимало не смущало. Правда?

— Так по крайней мере говорится в книге.

— В таком случае будемте сегодня греками! Хорошо? Я слышала, что вы получили приз за состязание в беге. Хотите, чтобы согреться, устроим сейчас состязание, кто кого перегонит — вы или моя лошадь?

— Согласен, если это доставит вам удовольствие.

— В таком случае — начнем сейчас. Готово!

Сказав это, Ви, к удивлению Бэнни, выхватила из кармана своего жакета маленький револьвер и выстрелила в воздух. Как на настоящем состязании!

Он побежал с быстротой двадцати миль в час и услышал позади себя лошадиный топот. Ему опять было очень тепло, и состязание доставляло ему удовольствие. Синее небо, белые легкие облака, зеленые волны, искрившийся золотом прибрежный песок. Ви была права, говоря, что это изумительное утро.

Скоро они очутились в той части берега, где на песке виднелись следы колес и где качались на волнах лодки рыбаков. Сидевшие в одной из них люди перестали грести и не сводили глаз с этого удивительного зрелища: совершенно голого юноши, бежавшего взапуски с молодой женщиной верхом на лошади. Смуглые итальянские и португальские физиономии рыбаков расплылись в широкую, слегка насмешливую улыбку, обнажившую белые зубы. Они знали "Монастырь" и его хозяев, и понимали, что это была одна из причуд праздных богачей.

Но вскоре состязавшиеся достигли того места, где к берегу подходила большая экипажная дорога. На ней виднелись несколько автомобилей с замкнутыми коробками скоростей, с накинутой на них парусиной, которая защищала их от чересчур, горячего солнца. Неподалеку виднелись палатки и двигались люди, и Бэнни видел, что это были местные хозяева ранчо, приехавшие сюда со всеми семьями, чтобы отдохнуть от жары и провести воскресенье на морском берегу. Эти уж не отнеслись бы, снисходительно к причудам праздных богачей, и, по всем вероятиям, они ничего не знали об обычаях греков. Все они были вполне трезвыми людьми, аккуратно посещавшими церковь и очень строго осуждавшими все, что выходило из рамок общепринятых приличий.

Но ведь это Ви придумала такое состязание, и ее дело было решать, что делать дальше. Если она хотела быть язычницей, то должна брать на себя все последствия. А потому он продолжал все бежать и бежать. Теперь люди были совсем уже близко. Бэнни видел, как женщины поспешно вскакивали со своих мест и уходили в палатки; мужчины же смотрели на Бэнни с угрожающим выражением лица. Что они сделают? Схватят этого непристойного нарушителя их спокойствия и, завернув его в простыню, доставят в полицию? Быстро работавшая фантазия Бэнни уже видела на первой странице вечернего выпуска энджел-ситского "Вечернего ревуна" заманчивое заглавие: "Состязание "звезды" с голым "красным" нефтяным принцем!"

Но как раз в эту минуту он услышал позади себя голос:

— Сдаюсь! Еду обратно!

А потому он повернул. Лошадь тоже повернула, и они отправились в обратный путь, заливаясь веселым смехом среди окружавшей их сверкающей природы.

Греки никогда не носили ни рубашек, ни панталон, и в процессе облачения себя во все эти одежды не было ничего мало-мальски романтичного или эстетичного. Поэтому Ви Трэсси продолжала не останавливаясь ехать шагом вдоль берега, в то время как Бэнни одевался. Когда же он снова к ней подошел, она была уже не гречанкой, но молодой английской леди, полной собственного достоинства, и было бы дурным тоном упоминать о ее рискованной выходке.

Она шла пешком и вела лошадь за уздцы. Бэнни шел с ней рядом.

— Обратили вы внимание на этот кошмар? — спросила она, когда они проходили мимо всех тридцати двух Лорелей, завернутых в простыни. — Это была одна из фантазий старого Ханка Татчерс. Вы, наверное, слышали о "счастливом Ханке", "калифорнийском виноградном короле"?

— Так это его усадьба! — воскликнул Бэнни.

— Он всегда был помешан на всякого рода оргиях, и у него была целая дюжина гаремов. Его жена, ему в наказание, отказалась дать развод, а когда он умер, позакрывала все эти статуи героинь его снов, сделав из этого своего рода публичное покаяние!

— Но никто, кроме тюленей, к сожалению, этого не видит, — сказал Бэнни.

— Да, но ведь все газеты были этим полны, всей этой историей Татчерсов. Время от времени они и до сих пор присылают сюда своих репортеров, причем однажды один из репортеров явился сюда в надетой под костюм тонкой стальной кирасе, которая защитила его от укусов злых телохранителей м-с Татчерс.

— Неужели же она науськивала на людей своих собак?

— Ну, конечно. И это для того, чтобы никто не осмеливался приподнимать эти простыни и смотреть на статуи.

— А я-то хорош! Только что это проделал по крайней мере с десятком этих особ.

— Вам повезло! Можно вас поздравить. Что касается меня, то я стала брать с собой револьвер именно на случай встречи с этими четвероногими сторожами, отличающимися необыкновенной свирепостью. Они прибегают иногда на берег и наводят на всех панику.

— Но отчего же она не обнесет свои владения какой-нибудь более серьезной оградой?

— Она постоянно спорит со всеми властями графства, считая, что этот участок тоже принадлежит ей, и нередко загораживает весь берег. И тогда власти присылают ночью своих людей, и это заграждение уничтожается. Они сражаются так все эти последние десять лет. Правительство желает проложить здесь большую дорогу, что на несколько миль сократило бы путь на станцию, но она этого не желает и затрачивает громадные суммы на свою борьбу с властями. Она живет в этом замке точно какая-нибудь средневековая принцесса, которую окружают со всех сторон враги. Ставни всегда закрыты, и она тихонько слоняется из комнаты в комнату с ружьем в руках, разыскивая воров и шпионов. Поговорите о ней с Харвом — он ее хорошо знает.

— Она ненормальна, должно быть?

— Это реакция после ее жизни с мужем. Он был развратник и мот, а она стала теперь форменной скрягой. О нем рассказывали, между прочим, что он имел обыкновение платить всем своим людям наличными деньгами, и когда разъезжал по своим владениям, то всегда возил с собой несколько холстяных мешков, в каждом из которых было по тысяче долларов золотом. Однажды он уронил один из таких мешков и не заметил этого, а когда один из его рабочих нашел и принес ему мешок, то он презрительно на него посмотрел, достал из кармана полдоллара и дал ему со словами: "Вот тебе как раз то, что стоит веревка. Поди купи себе и повесься".

Обогнув замок, они опять вышли на берег.

— А вот на том холме живет сестра старого Ханка, — сказала Ви. — Он оставил часть своего состояния тоже и ей, и теперь эти две женщины постоянно спорят о границах своих владений и о правах своих на воду. Тэсси Татчерс — старая развратница. Она нанимает себе служащих и делает из них себе любовников и пишет им письма. А когда они прибегают потом к шантажу, отказывает им от должности и посылает их к дьяволу. Тогда они начинают против нее дело о неуплате жалованья и продают ее письма в издательства тех или других газет. И газеты их печатают. Но Тэсси все это нипочем. Она знает, что ничто не может подорвать ее социального положения, — для этого она чересчур богата. Кроме того — она старая пьяница и умеет предавать забвению свои неприятности.

— Какое отвращение! — воскликнул Бэнни. — Что делает с людьми богатство!

— С женщинами в особенности, — сказала Ви. — Такие колоссальные состояния не для их нервов. Когда я встречаю пожилых женщин и старух, я спрашиваю себя — на месте какой из них я хотела бы быть в конце своей жизни? И тотчас же в ужасе восклицаю: "О боже мой!" — и вскакиваю в свой автомобиль и мчусь со скоростью пятидесяти миль в час, убегая и от своих собственных забот, и от всех этих людей, которые надоедают мне рассказами о своих огорчениях и бедах.

— Вы, должно быть, мчались так в тот именно день, когда судья приговорил вас на неделю к тюремному заключению? — спросил Бэнни смеясь.

— Нет, — ответила она. — Это была просто утка. Блестящая мысль нашего рекламиста, и ничего больше.

Глава четырнадцатая

"ЗВЕЗДА"

Бэнни вернулся в Энджел-Сити, где не замедлил убедиться в том, что если он желал следовать программе Ви Трэсси — стараться не принимать участия в чужих заботах и неприятностях, то он делал колоссальную ошибку, заинтересовавшись рабочим колледжем. Он пошел к м-ру Ирвингу и застал его по уши погруженным во все хлопоты, связанные с рабочим движением. В течение всего лета он интервьюировал как лидеров, так и сочувствующих рабочей партии, стараясь заинтересовать их программой будущего колледжа. Он хотел непременно как можно скорее его открыть. Хотя бы только всего с тремя преподавателями и с пятьюдесятью учениками, но все это теперь оказывалось более чем сомнительным, трудности были совершенно непреодолимые. В рабочем движении была целая группа прогрессивных здравомыслящих людей, порядочное количество буржуазии и небольшая кучка крайних радикалов, которые предпочитали лучше не иметь совсем хлеба, чем иметь каких-нибудь полбулки в день. Старые лидеры отказались бы совершенно от колледжа, если бы в него вошли "красные", а с другой стороны, если бы "красные" не были приняты, то они подняли бы крик, и все искренние неподдельные либералы стали бы говорить: "Какой смысл было заводить новый колледж, если он ничем не отличается от старых?"