Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В статье «Второе убийство Советского Союза», которая вошла в книгу Прилепина «Terra Tartarara», есть еще более жесткие выпады. В ней он говорит о том «страшном первородном грехе», который был заложен в основу демократии в России, с «которым долго не живут». Грех этот состоял в том, что она начиналась с производства и умножения мерзостей, пакостей и подлостей по отношению к истории страны: «Вы не оставили ни единой целой косточки в нашей национальной истории, вы глумились над каждым трупом, вы станцевали на каждой святыне». В этой статье, как и в «Письме», у Прилепина также много экспрессивно-эмоционального, здесь он говорит о «осклизлых именах», «бесстыдных делах», «червивых речах». Произошедшее автор воспринимает за свою личную трагедию, собственную боль: «О, как много пакости изливали вы, как больно мне было слушать вас…»
Единственно, что отличает эту статью от «Письма», – это то, что в ее завершении Прилепин обрушивается на нынешнюю власть и говорит о «быстрой неприятной реставрации ржавого советского репрессивного аппарата». В «Письме» он о власти не говорит, что дало повод критикам утверждать, что он попросту льет воду на ее мельницу.
Если говорить конкретно о Сталине, то у Прилепина есть стихотворение «Я куплю себе портрет Сталина» из цикла «Иными словами. Стихи Захарки», которое вошло в книгу «Грех» (позже его в рэп-ключе прочел Рич). Здесь есть мотив плотоядного беспамятства: «Здравствуй, родина! Мы – твое стадо. Мы и быдло тебе и паства – Мы тебе приготовим блюдо – Из двух тысяч годин бесстрашия – Жри, собака! заплачено кровью! – Разворована наша житница – Едет набок седая кровля – Неприступные наши ворота – Разодрала как рот зевота – Хахаль твой ходит гоголем-моголем – Достоевская моя родина – Роговица глаза оленьего – Злыми псами кишок твоих вырвано». Здесь Сталин опять же только лишь символ – портрет, через который ведется разговор о поругании родины, ее истории.
«Письмо» также можно воспринимать и как продолжение диалогов героя романа «Санькя» Саши Тишина с его антагонистом Безлетовым. Вспоминая эти диалоги, становится понятно, что у Прилепина уже была традиция говорить от лица либеральной общественности, достаточно точно и емко формулируя основные ее тезисы. В итоге романа, как мы помним, Тишин навестил здание губернской администрации и «поговорил по душам» с самим губернатором. В «Письме» также состоялся подобный разговор по душам.
Коли уж затронут вопрос о «Письме» в контексте писательской стратегии, построения биографии, создания репутации, то по этому поводу следует высказаться подробнее. Выход книги – это информационный повод, но сейчас часто лишь исключительно внутрикорпоративный. Чтобы преодолеть эту локальность, нужны информационные поводы другого рода. Такими, как правило, в современном мире становятся скандалы. Литература не может опуститься до полоскания грязного белья, поэтому скандалы могут быть связаны как с самой книгой, так и с высказываниями автора. Лидер Чечни Рамзан Кадыров узнал о существовании писателя Германа Садулаева только после того, как набросился на него в эфире программы на «НТВ» из-за интервью, которое Герман дал «Комсомольской правде».
Сейчас, когда наша культура перестает быть логоцентричной, писатель может обратить на себя внимание, только когда он выходит за пределы писательства. Мало того, что сам Прилепин всегда обозначает свою независимость, обособленность от литсообщества, говоря, например, что пишет исключительно для заработка или на «левой коленке». У него есть необходимые штрихи в биографии, которые сами по себе не раз становились информационным поводом: служба в ОМОНе, участие в чеченской кампании, членство в НБП, крепкая семья и четверо детей. Все эти составляющие биографии активно работают на построение его писательской репутации.
И, конечно же, скандал, пощечина общественному вкусу как литературный информационный повод. Примеры Есенина, Маяковского, Северянина здесь показательны. Подобных скандалов у Прилепина было достаточно. Были регулярные попытки запретить что-либо из творчества Прилепина от романа «Санькя» до песни «Пора валить». Была и встреча в составе группы писателей с Владимиром Путиным и достаточно нелицеприятные вопросы ему, которые потом долго обсуждались.
Всё так, но это не дает оснований говорить о «Письме товарищу Сталину», как о чистом пиар-продукте. Естественно, обсуждаемый текст сознательно заострен в качестве провокации. «Письмо» написано не как текст-в-себе, а изначально с ориентацией на отклик, отзыв. Он идет не в глубину исследования вопроса, а вширь, чтобы поднятые проблемы, вопросы затронули как можно большее количество людей, чтобы само «Письмо» не ушло в «вату» и не осталось невоспринятым. Это, кстати, дало повод критиковать Прилепина за то, что он ничего нового не сказал, только проскочил по верхам – есть, мол, большое количество более глубоких работ. Конечно, есть, но, к сожалению, они не настолько резонансны, и дело здесь далеко не только в харизме и известности автора.
Поэтому аспект пиара относительно «Письма» важен лишь только в контексте его бытования, прочтения и обсуждения. Лично для писателя главное состояло в другом. Во-первых, как говорит сам Прилепин, это было подобно акту инициации, переходу на новый, совершенно иной уровень творчества. Во-вторых, текст послания был написан и опубликован, когда автор уже начал работу над романом о «сталинских временах», место действия которого – Соловки, время – 20-е годы ХХ века.
Где-то через месяц после публикации «Письма» я взял у Захара интервью, чтобы прояснить некоторые вопросы. Вот некоторые из них:
«– Быков написал, что тебе стало тесно в литературном истеблишменте и таким образом ты решил с ним распрощаться, а заодно подговориться к написанию новой крупной вещи. Так ли это и будет ли эта крупная вещь?
– Быков верно написал, будет большая вещь. Я ее пишу. Как раз про сталинские времена. И Быков еще верно написал про мои мотивации – что мне нужно было остаться в каком-то смысле одному. Хотя я меньше всего думал об этом, когда написал текст письма. Теперь вот время прошло, и я точно понимаю: так нужно было сделать. Теперь я чувствую себя абсолютно свободным. Мне 37 лет только что исполнилось, была нужна жесткая перезагрузка. Я ее получил.
– Твоя статья ведь даже не о Сталине, а в большей мере о восприятии отечественной истории, не так ли?
– Именно так. Тут не конкретный Сталин важен, а Сталин как радикальный жест. Хочется буквально прокричать нашей либеральной общественности: это не Сталина так любит народ – это вы его достали уже. Народ хоть чем-то, любым пугалом хочет распугать ваш самозабвенный праздник. Мне хотелось бы, чтоб какие-то выводы были сделаны. Что б, когда очередной историк захочет выступить с предложением приравнять эпоху Сталина к эпохе Гитлера или пристанет с добрым советом России покаяться перед всем миром, – что б он подумал
