У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

Пушками не возьмешь, одними гранатами не выбьешь. Есть такое оружие ФОИ (правильно: ФОГ) – фугасный огнемет. Попробовали огнемет использовать, но огнеметная струя огненная действует на 15 метров, значит, надо подползать к немцам на 15 метров или выжидать их. На 15 метров они не подпускают. Значит, надо было подлиннее струю взять. Мы взяли фугасный огнемет – ФАИ – и из него стреляли на расстояние 85 метров. Мы сделали больше тысячи залпов из этого ФОИ. Каждый раз вечером или ночью или днем 15–10 залпов огненных. Весь завод в огне. Это такая густая масса, как попадает, человек горит. Как попадет в немцев, они бегают по заводу, орут […].

Мартеновский цех был все время у нас в руках. Цех ширпотреба был тоже у нас в руках. Был такой эпизод с цехом ширпотреба. Дрались, дрались весь день, отбивали атаки немцев, отбили все. У нас была землянка с хорошим прикрытием и штольня. В это время мы сидели в землянке. Дубровский и заместитель по политической части были со мною.

Я говорю: «Пойдем поужинаем! Там лучше, чем в землянке!» Пришли, поужинали, посидели, поговорили. Я предлагаю отдохнуть часок! Только лег, адъютант будит меня: «Цех ширпотреба немцам сдали».

– Как сдали?

– Сидел народ, кашу варил, а немцы ворвались.

Представляете себе положение – сдали цех, это значит выходить отсюда. «Взять, – говорю, – обратно!»

Тревога, бойцы поднялись, пошли. Всех подняли на ноги. Через час цех взяли обратно. Это было в ноябре месяце. Если бы немцам оставить этот цех на день, они бы понатаскали туда пулеметов, гранат, минометов.

Второй такой случай повторился, когда мы брали завод. Там есть крупный цех листоотделочный. Мы его разведали. Там не особенно крупные силы были у немцев, и подходы хорошие. Командиру 112‑го полка говорю: «Сегодня вы идите в атаку». К ночи все подготовили. Ночью самым нахальным образом ворвались в этот цех, захватили, просидели целую ночь. Просидели весь день в этом цеху, захватили большое количество пленных немцев. Они голодные как черти. Взяли трех человек, дали по буханке белого хлеба и посадили прямо в цеху на окно и заставили кричать немцам.

– Смотрите, у нас по буханке белого хлеба!

Немцы высунулись из окопов, смотрят. В это время офицер встает и начинает их лупить. Открыли стрельбу по пленным немцам. Их стащили, спрятали.

Сюда удачно подобраны войска. Были две очень неудачные бригады, в городе действовали, левее Родимцева, бросили все и ушли. Обстановка совершенно ясна: или погибнуть или удержаться […].

Десантники – это великая сила, 50 человек заменяют полтысячи. Народ грамотный, молодой. Он садится и никуда не идет. Если его огнем начинают прижимать, он не дурак – сидеть не будет, сменит огневую позицию, но уж разделается. Я с ними всю войну воюю. Любую задачу выполнят. Этих соберешь, возишься-возишься – лежит, как пенек, и ничего не поделаешь. А здесь каждый боец командир. Он и должен действовать в тылу самостоятельно. Люк открылся, провалился ночью и действуй, как хочешь. Хочешь жить – действуй, а не хочешь жить – погибай. А это стадо баранов.

Мне тут одно пополнение сибиряков дали, хорошо дрались люди. Там очень немного осталось. Десантники нам еще понадобятся, а их сразу не подготовишь, это не просто стрелков готовить. Надо, чтобы он и с компасом ориентировался, чтобы прыжки усвоил в совершенстве, оружием владел.

Когда шли в Сталинград, никто не выражал неудовольствия, что десантников туда посылают. Город Сталина защищать – это почетное дело.

Особенно у меня комсостав хороший был. Такого кадра начсостава трудно себе представить. Батальонами командовали майоры, начальниками штабов полковники были. Сейчас дивизией командует подполковник да академики. Их немного сохранилось, основная группа погибла. Человек шесть.

Документ № 14

«…Каждому бойцу мы сделали кинжалы десантные. Это гордость для него…»

Из беседы с подполковником Яковом Ивановичем Дубровским – начальником политотдела 39‑й гвардейской стрелковой дивизии.

Примерно, числа 5‑го августа мы получили приказ наркома, что все десантные корпуса преобразовываются в гвардейские. Это было 8‑го августа 1942 года. Тогда мы получили наименование 39‑й гвардейской дивизии.

Я в это время работал комиссаром штаба корпуса. Приехали командир корпуса Гурьев и комиссар корпуса Чернышев. Меня назначили начальником политотдела этой дивизии, Чернышев работал комиссаром дивизии.

Коротко надо сказать, что собою представляет наша дивизия. Основные кадры начсостава и политсостава и часть бойцов, которые мы сумели сохранить во время боев под Москвой, явились нашим костяком для развертывания гвардейской дивизии. Поэтому у нас была полная уверенность, что звание, которое нам дали авансом, будет полностью оправдано. Комсомольцев у нас было 5534. В общем партийно-комсомольский состав до 70 % доходил. Комсостав прошел бои в Латвии с немцами, под Орлом, под Москвой и был подготовлен к тому, чтобы выполнять серьезные задачи под Сталинградом. Весь руководящий комсостав мы сумели сохранить. Он приобрел большой опыт в руководстве частями в борьбе с немцами.

С политсоставом произошла такая картина. Когда из корпуса преобразовалась дивизия, штаты были меньше, и количество политсостава было меньше. Потом мне дали возможность выбрать из корпуса все, что есть лучшего из политсостава. И мы выбрали, укомплектовали полки и политотдел дивизии самыми наилучшими испытанными, опытными партийно-политическими работниками. Политаппарат был старый, может быть 10–15 % был молодняк, но мы сумели подготовить их основательно. Состав бойцов у нас молодой, комсомольцы, рождения 1922–1923 гг. Но это молодежь, которая сумела сделать по три-четыре прыжка с парашютами. Она схватила традиции и готовилась быть десантниками. Взять такую вещь: каждому бойцу мы сделали кинжалы десантные. Это гордость для него. Он имел голубые петлицы, обязательно птички авиационные. Если дать общую характеристику красноармейскому составу, то надо сказать, что этот народ, который в первый период их обучения вызвал некоторые сомнения – пойдет в бой и заплачет – экзамен выдержал полностью…

По-честному сказать, что у нас произошла катастрофа за Доном. Мы один полк совсем вывели из строя в личном составе и материальной части.

14‑го августа стали продвигаться за Дон в район Трехостровской. Заняли оборону. Беда в том, что нас не совсем точно информировали. Командующим фронтом был Гордов, который сейчас с военной сцены сошел. Нам сказали, что у противника до батальона пехоты и до 40 танков. Ну, думаем, полнокровная дивизия, боевая дивизия, имеем полностью технику. Я видел начальника штаба фронта Никишева, который прибыл в Трехостровскую. Положение было исключительно тяжелое и напряженное. Он посидел несколько часов, на машину и уехал.

Что произошло там? Сначала мы заняли оборону. Исключительно выгодное положение было по местности: горы, овраги. Люди окопались, закрылись очень хорошо. Но когда противник прорвался через боевые порядки 4‑й танковой армии, т. Гордов отдал приказ выдвинуться вперед и уничтожить просочившуюся группу противника. Тогда мы подняли народ и прямо с хода бросили в бой. Они начали нас мять.

Причины этой катастрофы совершенно ясны. Прорвать он прорвал, но не такими силами прорвал, о которых нас предупреждали. Нам сказали до батальона пехоты и до 40 танков. В действительности было четыре немецких пехотных дивизии и больше сотни танков.

Как только немцы врезались в наши боевые порядки, никто удержаться не мог. Был такой момент, что они наш народ просто наматывали на гусеницы танков. Противник вклинился в наши боевые порядки, когда мы еще не укрепились, не уцепились за землю, поэтому удержаться было очень трудно. В результате этой тяжелой эпопеи погиб командир 117‑го полка, начальник штаба, комиссар полка был ранен, погиб заместитель командира дивизии, начальник разведки, заместитель начальника политотдела, т. е. мы потеряли огромное количество прекрасных кадров. В результате всего этого, прорвав линию обороны 4‑й танковой армии, противник успешно начал двигаться вперед. 15‑го августа, когда мы по существу оказались на берегу Дона, пока еще на той стороне, противник выбросил огромное количество самолетов и бил нас в течение суток с утра до ночи. Окопаться мы не успели. Боевые порядки поломались. Гурьев в армию в это время поехал, потому что какие-то меры надо было принимать, что-то надо получить. Здесь остались: комиссар дивизии, я остался, начальник особого отдела, прокурор и часть работников штаба. Мы сидели буквально на берегу Дона. Танки противника начали выходить непосредственно на берег и обстреливать нас. Переплыть Дон не было возможности, потому что и авиация, и артиллерия нас били беспощадно.