У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

Мы очень часто наблюдали, как обстреливали немцы Сталгрэс. Буквально получается: их обстреливают, а они дымят. Кажется все, слишком много артиллерийского огня, слишком много снарядов в них засело, все взорвано, а утром встанешь – они дымят. Эта скромная оценка генерала, она действительно была справедливой.

Может быть даже трудно поверить, что можно было совершенно безопасно жить в Кировском районе, находясь в 200 метрах от нашей станции, т. к. огонь был настолько направленный и точный, что люди, живущие рядом со станцией, или женщины, живущие в поселке, были очень спокойны за все существование. Мне приходилось часто бывать в поселке и слышать от населения или от военных такие разговоры: «Опять стреляют». А другой отвечает: «Это опять по Сталгрэсу». И настолько была точная уверенность, что только туда стреляют, что тут безопасно, что люди себя совершенно спокойно чувствовали до 4 ноября.

Документ № 13

«Почему немцы так быстро прорвались к Сталинграду?»

Из беседы с генерал-майором Степаном Савельевичем Гурьевым – командиром 39‑й гвардейской стрелковой дивизии. Август 1942 г.

В 1940–1941 гг. учился в Воздушной академии… В это время спешно начали формировать десантные корпуса. Нас вызвали в Наркомат, дали назначение, и я уехал командиром 10‑й воздушной бригады. Сформировал бригаду, началась война, я с ней и воевал.

Война застала нас в Двинске. Я уже вышел к Поневежу 21 числа, еще войны не было. Когда прибыл туда 25‑го вечером, то войска Прибалтийского особого военного округа, 8‑я армия, уже отошли, и противник вел бои за Двинск и Якопилс. А я в это время сидел в Поневеже в 150 км в тылу немцев и оттуда 6 суток шел с боями с бригадой. Бригаду вывел всю, вывез на машине человек 200 раненых. Убитых похоронили. Оставленные […] вагонов я там же сжег, а остальное все вывел. Встретил командующего фронтом Кузнецова в лесу во время дождя. Он стоит, намок, армии растерял, не знал, с чего начинать. Когда я доложил, что прибыл с бригадой, он сказал – а я считал, что вы погибли.

Затем командовал 5‑м воздушно-десантным корпусом под Орлом. «Я пришел туда, когда еще Катуков командовал танковой бригадой. Мы с ним вдвоем немцев держали на реке Зума гор. Мценск. До 17 октября держали, крепко налупили, дальше не пустили их […]

Затем его срочно перебросили в Подольск…Дали мне две авточасти – 400 машин, танков крупных, два стрелковых полка, два полка артиллерии, одну тяжелую, другую противотанковую, дивизион РС, в общем, группа составилась тысяч в 18. Я снялся 19 числа, эту группу повел по Варшавскому шоссе навстречу немцам. Грязь по колено. Слева и справа никого, части наши отходили в беспорядке. 17‑я стр. дивизия, 53‑я стр. дивизия просто бежали.

От реки Нара в 8 км западнее в районе дер. Воробьи была 201‑я воздушно-десантная бригада. С 20‑го на 21‑е заняли этот узел. Немцы шли на Москву. 21 числа они позавтракали и пошли, как к себе домой, 201‑я бригада встретила их ураганным огнем. Немцы начали отходить. Бригада заняла немецкие окопы. 22‑го немцы выбросили штук 60 танков 20‑й танковой дивизии и начали, буквально, давить. Командир бригады, полковник Коваль, звонит мне. А я организовал на реке Нара оборону, подготовил мост к взрыву. Я ему приказал отходить не по дороге, чтобы не притащить на плечах противника, а уходить на фланг. Грязь была по колено, танк все равно не пройдет.

Он начал отходить, противник пошел прямо по дороге на мост. Мост взорвался с их подходом. Они начали через реку Нару атаковать нашу оборону. Бой длился до 20 октября включительно день и ночь. Штыковых атак было несколько.

Деревня Горки и другие переходили по 5–6 раз из рук в руки. Немец принимал штыковые атаки. Дрались так 34‑я, 98‑я пехотные дивизии и 20‑я танковая дивизия немецкая.

Под Москвой были острые боевые моменты, в дер. Аксеновка […]. Все части у меня были расположены в обороне, а в деревне был штаб корпуса, три штаба бригад, два штаба полков – шесть штабов. Деревня – домов 80, все переполнено, и все штабной народ. В самой деревне оборона по южной окраине. Расстояние до немцев километра полтора. Я сидел в каменной школе старой кладки, толстые стены и на хорошем цементе.

В 19 часов начинается огневой налет. Немцы умеют все же огневые налеты делать. Живого места нет, все покрыто огнем, и продолжается налет до 4 часов утра. В 9 часов начинают наступление. В 9.30 зажег мне дом термитным снарядом. Начинается нарушение управления. У меня остается рация, в частях тоже рации есть. С частями я поддерживаю связь, но немцы до трех полков пехоты лезут на деревню, а обороняет ее рота небольшая. Мы сидим. Дом разбили, загорелась крыша. Я вышел на крыльцо. Смотрю, стоят за печкой комиссар корпуса, командир роты и начальник особого отдела и водку пьют. Я говорю: «Вы что же, обалдели, сейчас обвалится, выходи!»

Немец уже подошел на 150 метров, народ начинает поодиночке отходить. Около меня группа собралась человек 30. Я с крыльца говорю: «Братцы, что же вы делаете, ведь немцы-то убегают».

Все давай из-за домов вылезать, из сараев стрелять начали. Немцы видят, что контратака, начали отходить, но чуть-чуть еще, и штабы погибли бы. Все отбили. Там десантники были.

28 октября немец переходит к обороне и потому начинает закрепляться. С 28 октября мы дальше ни шагу не пропустили его. Просидели до 26 декабря в обороне, укрепились. Сколько немец ни пытался атаковать, ничего у него не вышло. 26 декабря по приказу командующего Западным фронтом генерала армии Жукова перешли в наступление. Уже снег навалил большой. Действовали на стыке 43‑й армии и 33‑й, Ефремов ею командовал, а нашей армией командовал генерал-майор Голубев.

Подошли к Малоярославцу. В лоб его брать было невозможно, потому что были собраны большие огневые средства. Я тогда 10‑ю бригаду и особый полк Западного фронта бросил с вечера обойти Малоярославец. Они сделали марш 30 км и на рассвете с криками ура атаковали Малоярославец с запада, для немцев абсолютно неожиданно. Немцы все побросали и убежали в юго-западном направлении. 10‑я бригада первой поставила свое знамя на городском комитете партии.

Потом начали вести наступление на Медынь […]. Там немец устроил мне одну пакость. Там есть речушка. Мороз большой был, градусов 30, так немцы, сукины дети, взорвали плотину, и пошла вода […]. Передовые отряды все там, а тут ничего не переправишь. Мы быстро разобрали несколько сараев, начали наводить переправу для того, чтобы, хотя людей переправить на ту сторону. Сутки это дело длилось, потом начало подмерзать[…].

Медынь тоже брали ударом с запада, с северо-запада и юго-запада […]. Там мы дрались три дня […]. От Медыни ни одного дома не осталось […]. Я еще писал жене вечером 31 декабря, что подошли к гор. Малоярославцу, будет взят. Жена сейчас это письмо бережет. У меня жена и три сына.

После Медыни мы начали наступать на Мятлево и на Юхнов […].

Я там провоевал до 29‑го января. 29‑го января меня оттуда вывели. У меня остался уже один штаб. 160 км прошел тогда, больше 200 населенных пунктов освободил по пути, трофеи большие, около 200 орудий, больше 100 танков, а пулеметов ручных, станковых и не помню.

Приехал я в Раменское, начал снова формировать корпус 5‑й воздушно-десантный, сформировал. Народ дали хороший. ЦК комсомола дал комсомольцев отборных и все физически здоровые. Обучили мы их хорошо, работали над ними месяцев пять, прыжки давали и уже были по существу готовы к десантной операции. В это время вызвал нас в Москву Генеральный штаб, дал два дня сроку – становитесь гвардейской и пойдете в Сталинград. Это было 3 августа.

6 числа [августа] двинулись на Сталинградский фронт. Прибыли 13‑го на ст. Шавлинская, 15 августа уже выходим на исходное положение в районе Трехостровская. Прорвавшаяся группа немцев в составе трех пехотных дивизий, одной танковой застала нашу дивизию на марше, и очень крепко пострадал 117‑й полк. Немцы давили прямо гусеницами бойцов, и бойцы не бежали. Подбито было до 70 танков, пушки. Там у меня погиб весь противотанковый дивизион. Немцы сделали тысячи полторы самолетовылетов по дивизии за 15 число и наверно до десяти тысяч снарядов бросили по дивизии, а самое главное, до 200 танков как налетели на 117 гвардейский полк и очень крепко долбали. Сохранился 120‑й полк, он был во втором эшелоне. 112‑й был на левом фланге к реке. Там погиб заместитель мой, полковник Ковалев, полковник Нетесов, начальник штаба дивизии. Все это краснознаменцы. Погиб командир 117‑го гвардейского полка, полковник Чебеев, награжденный орденом Ленина за Западный фронт. Погиб подполковник Киселев, начальник штаба 117‑го полка […].

…16 числа остатки дивизии продолжали еще драться с немцами, а в ночь на 17‑е переправились через Дон […].

Почему немцы так быстро прорвались к Сталинграду? Мы сосредоточились в поселке Тары с 11 августа. Там сосредоточилась вся 1‑я гвардейская армия […]. Мы в районе развертывания разгрузились, сосредоточились и стали выходить в станицу Трехостровскую. Это было с 14‑го в ночь на 15‑е. Москаленко, командарм 1-ой гвардейской, пишет мне, что я должен подчиняться только командарму 1-ой гвардейской. В ночь с 14‑го на 15‑е выводим дивизии в район Трехостровской, в Верхнее-Акатово исключительно охрана района, в это положение вышли части. Никакие дивизии не могли бы ничего сделать. Здесь заставили щели рыть. Остальные части, артиллерия все еще продвигались, были в движении.