Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

очнувшейся Чуа. Женщина шевельнулась, стала бессмысленно шарить руками по воздуху, по земле.

– Чуа, – позвала я, шагнув к ней.

Услышав свое имя, она замерла, а потом перевернулась на четвереньки и выковыряла из земли большой острый камень, зажала его в пальцах, будто собиралась вдребезги раздробить мне череп.

– Чуа, – повторила я, сделав еще шаг к ней. – Это Пирр и Рук. Мы на острове. Они нас отравили и бросили здесь.

Ее темные глаза забегали от меня к Руку, понемногу становясь осмысленными.

– Помню, – сухим сорванным голосом произнесла она, но камня не выпустила. – Где те двое?

– Пропали, – ответил Рук. – Когда я очнулся, их уже не было.

– Значит, мертвы, – кивнула рыбачка, будто того и ждала.

– Я бы за это не поручилась, – сказала я.

– Ручайся не ручайся, все равно. – Она всмотрелась в медлительное течение реки и покачала головой. – Надо отойти от воды.

– Зачем? – удивился Рук.

– Крокодилы. Водяные змеи. Удивляюсь, как мы ночь пережили. Тут сотни всяких…

Она осеклась, уставившись на труп паучихи. Выронила камень. Руки, словно повинуясь какой-то подсказке, потянулись к животу, нащупали подсохший струп на месте кладки. Медленно, как после долгого тяжелого дня в предвкушении отдыха и теплой ванны, Чуа закрыла глаза. Я ждала, что она станет раздирать рану ногтями, попытается выдрать из себя то, что осталось внутри. Но она просто прижала ладонь к окровавленной коже. Движение было медленным и осторожным, почти оберегающим.

Рук покосился на меня и снова на Чуа.

– Что такое?

Она открыла глаза:

– Нет. Я ночи не пережила.

– Опять змеиный укус? – разглядывая ее ладонь, спросил Рук.

– Это действует медленнее, – покачала головой Чуа. – И страшнее.

Из глубины всплыла маслянисто-желтая рыба, поймала низко летавшую стрекозку и скрылась в мутной воде, оставив на поверхности расходящиеся круги. Я некоторое время смотрела на них, а обернувшись, встретилась с теплым и твердым взглядом Чуа.

– Убей меня, – попросила она.

Копье в моей руке было легче перышка.

– Нет, – тихо ответила я.

– Паук… – она указала на поджавшее лапки тельце, – отложил в меня яйца. Они скоро проклюнутся, станут расти и пожирать меня, мои внутренности, а потом прорвут кожу…

– Знаю.

– Так убей меня.

– Не могу.

Чуа наморщила лоб:

– Ты – Присягнувшая Черепу. Я слышала, ты говорила в камере.

Я чувствовала впившийся в меня взгляд Рука, пробиравший до самого сердца.

– Я отдам тебя богу в свой срок.

– Он уже настал, – не уступала женщина. – К полудню они вылупятся.

– Подождем до полудня.

Отказывая, я чувствовала свою неправоту. Ананшаэль тем и прекрасен, что освобождает нас от страданий. Короткий укол моего копья избавил бы ее от горячей грызущей боли. Она, еще не ударившись о землю, была бы свободна, спасена. Этому меня учили, в это я верила, как ни во что другое. В иной день иного месяца я бы не задумываясь с радостью вскрыла ей горло, но здесь мне оставались считаные часы, а работа была еще не закончена.

«Женщина, в которой зреет новая жизнь».

Не Ананшаэль ли ответил на мою молитву? Не он ли послал паучиху, давая мне последний шанс завершить Испытание? Или я обманываю себя?

Миллионы и миллионы существ что ни день движутся своими путями по земле, по воде и по воздуху. Не все они посланы богами. Не каждая смерть паука таит в себе особый смысл. Существовала жестокая возможность, что судьба Чуа никак не связана с моим Испытанием, что, затягивая ее мучения, вместо того чтобы с ними покончить, я предавала бога, которому молилась. И я опять задумалась, не вонзить ли копье ей в горло. И снова удержала руку.

Бывают в жизни минуты, когда рассудок бесполезен и самый светлый ум ничего не стоит. Годы обучения и познания бессильны против грубого факта: есть вещи, которых нельзя знать. Можно преодолеть пространство между Домбангом и Рашшамбаром, но мир полон пространств, которых нельзя измерить; следствий, начисто оторванных от причин; стремительного движения, первый толчок которого забыт. Паука мог послать Ананшаэль – или не он. Перед лицом не отвечающего на вопросы бога остается только верить.

Под взглядами Чуа и Рука я покачала головой:

– Еще не время.

Рыбачка сплюнула на примятую траву и шагнула к груде бронзового оружия. Выбрав кинжал с костяной рукоятью, она пальцем ощупала лезвие.

– Я сама, – кивнула она.

Я могла бы ее обезоружить. Могла ударить по голове, бесчувственную, связать ее же одеждой и оставить дожидаться, пока в ней созреют паучата. Для того я и оставила ее кукольнику. Ее самоубийство стало бы моим проигрышем; я бы пришла к богу – к богу, избавившему меня от мучений детства, подарившему мне все лучшее и прекрасное в моей жизни, – неудачницей.

И все равно я не могла шевельнуться.

Я сумела только выговорить, когда она приставила блестящее острие к своему боку:

– Подожди.

– Чего? – проминая кожу острием, уставилась на меня Чуа.

– Против этого есть средство, – опередил меня Рук с ответом. – Ты лучше меня знаешь. Выпей баклажку настоя чернолиста, и яйца погибнут, не проклюнувшись.

– Чернолист растет только на морском берегу, – ответила Чуа.

– Откуда ты знаешь? – возразил Рук.

– Я всю жизнь провела в дельте.

– Последние двадцать лет – в халупе на Запрудах. За это время чернолист мог разрастись по всей дельте. Поживи еще, – добавил он, бросив на меня взгляд. – Потому что, пока ты жива, у нас есть надежда.

«Поживи, – безмолвно поправила я, – потому что мне еще рано тебя убивать».

Чуа, скривившись, обернулась ко мне:

– Дай слово, что, когда они проклюнутся, ты меня прикончишь.

– Обещаю.

Со смертью Чуа набиралось шестеро. Оставался Рук.

Под теплым ветром вздыхали камыши. Воду тронула мелкая рябь и снова улеглась. Над трупами ягуаров гудели мухи. Утро пахло кровью и гнилью.

– Где же боги? – скорее сама себя спросила я.

Пустой и бездонный вопрос. На него ответила Эла, выступив из зарослей с бронзовыми серпами в руках.

– Они здесь уже побывали, – жизнерадостно объявила она.

– Откуда ты знаешь?

Она ткнула пальцем себе за плечо.

– Если не они, значит нашелся другой любитель высаживать в черепах редкие цветочки.

24

Невысокий каменистый пригорок посреди острова окружала стена высотой по грудь. Все это походило на козий загон, только расположение на холме наводило на мысль о заброшенном много лет назад укреплении. Ну и конечно, козьи загоны не украшают черепами.

На кольцевой стене красовались сотни черепов – заботливо вставленные в гнезда, отмытые дождями, вылизанные солнцем до ослепительной белизны. Фиалки дельты прорастали из набитых темной землей глазниц, изящно качая лиловыми головками на длинных зеленых стеблях. В этих цветущих дырах давно не