Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Анатольевич Смирнов

"Виноват король! - закричал граф Раймонд. - Сам Господь показал нам, что Лузиньян - дурной правитель! Погибать глупо! Мы уйдем и и соберем новые силами!"

Граф Раймонд, скажу я вам, никогда не считал Лузиньяна достойным иерусалимской короны. Граф решил, что того наконец настигло справедливое наказанье Божье и помешать этому наказанью значит бесславно сгубить себя и всех доблестных рыцарей.

И мы поспешили с поля сражения в Триполи. Так и спаслись в тот проклятый день... Отчасти благодаря военной хитрости сарацин. Впрочем, все равно мы потом были наказаны... Я попал в плен, когда вместе с двадцатью рыцарями графа поспешил на помощь осажденному Иерусалиму. Нас накрыли, как перепелов, в одном маленьком ущелье... Вот и вся история.

- А как же графиня Эскива? - полюбопытствовала Катарина, ибо судьба княгини волновала ее куда больше, чем судьбы несчастных рыцарей.

- А что графиня Эскива? - хмуро усмехнулся рыцарь Эсташ. - Узнав о беде, она открыла ворота крепости и явилась к султану. Тот принял ее со всеми почестями, успокоил, потом порадовал ее дорогими подарками и отпустил в Триполи, к своему супругу, приставив к ней для охраны четырех пленных рыцарей, которые, наверно, обезумели от счастья. Я полагаю так: если бы она сразу сдала город, то получила бы столь же любезный прием и оказалась бы в объятиях мужа еще в Сефории. Тогда все могло бы сложиться иначе...

- Жаль все-таки, что никто из вас не видел, как султан встретил княгиню, - к еще большему неудовольствию Эсташа Лысого, вздохнула Катарина.

Тут я не выдержал и вступил в разговор:

- Этот прием посчастливилось увидеть мне.

Все сидевшие за столом посмотрели на меня с большим удивлением, хотя ничего удивительного в этом не было - тем более для рыцарей.

- Неужели вы тоже сражались в той битве? - с некоторым ехидством изумилась лукавая монахиня. - Наверно, вы долго возносили благодарственные молитвы, когда султан сохранил вам жизнь...

- Видите ли, сестра Катарина. - обратился я к ней, точь-в-точь как рыцарь Эсташ. - В ту пору мне было четырнадцать лет, и в такое грозное сражение я не был отпущен. Я наблюдал за ним со стороны... Вместе со старшим сыном султана, аль-Афдалем, которому было в ту пору шестнадцать.

Хозяин и его дочь были поражены моим признанием. Даже "медведь", который изредка посматривал меня с откровенной ненавистью, от такой новости просто разинул рот и стал глядеть на своего обидчика, как на невиданного зверя. Зато рыцари, как и странно, очень повеселели.

- Вы что же, сударь, - настоящий сарацин?! - пролепетал хозяин, и я увидел, что, даже если трижды кивну и трижды назову свое истинное имя, которое сумел скрыть от венгров до этого часа, он все равно не поверит.

И вдруг подал голос рыцарь Джон, всегда удивлявший своей своевременной осторожностью, не слишком сочетавшейся с его внушительным видом.

- Мать нашего друга Дауда была греческой княжной и действительно некогда оказалась пленницей султана, - веским тоном проговорил он, и никто уже не решился любопытствовать по поводу остальных тайн моей судьбы; после этого рыцарь Джон добавил повелительно: - Я думаю, всем нам теперь будет занимательно узнать из первых рук, как обошелся султан и с остальными пленниками Хаттина, а не только - с княгиней Эскивой.

Рыцари дружно закивали, и так продолжение моего рассказа о жизни султана оказалось достоянием новых слушателей.

- По правде говоря, султан Юсуф ушам своим не поверил, когда ему сообщили, что христианское войско остановилось у рогов Хаттина, - начал я.

"Это какая-то изощренная хитрость. Кафиры хотят нас провести", - твердил он и трижды посылал своих лучших лазутчиков, полагая, что на безводные холмы посланы для отвода глаз тюркопли. (Я скрыл от слушателей, что султан трижды отправлял к рыцарскому стану именно меня.) Но в конце концов их донесения и алый королевский шатер, возвышавшийся у рогов Хаттина, заставили его убедиться в том, что Аллах отдает в его руки победу, которую только надо принять, не торопясь и соблюдая осторожность, дабы не обжечься об этот огненный дар.

"Всемогущий Творец отнял у неверных разум", - сказал султану Таки ад-Дин, а султан ответил ему: "Нельзя забывать, что безумцы не ведают страха и будут биться с утроенной силой. Вот увидишь, франки станут сражаться, словно войско, состоящие из одних эмиров."

Таки ад-Дин удивился, но прислушался к предупреждению султана.

Битва, как вы уже знаете, была жаркой, жарче самого нестерпимого полуденного зноя. Воины Ислама не раз подступали вплотную к королевскому шатру, и сын султана, аль-Афдаль, не раз вскрикивал: "Мы их победили, отец!" Но султан не обращал внимания на его радостные возгласы. Сидя в седле, он напряженно наблюдал за битвой, будто ее исход еще не был решен на небесах. Я сам видел, как он бледнел всякий раз, когда войско Ислама , не выдержав сопротивления франков, раз за разом откатывалось вниз по склону, теряя россыпи убитых.

Наконец возгласы сына вывели султана из терпения, и он прикрикнул на юношу: "Замолкни! Ты спугнешь удачу!.. Стой смирно и гляди в оба на красный шатер. Пока он на месте, наша победа скрыта в нем, как светильник под рогожей." Но как раз в это мгновение аль-Афдаль выпучил глаза и закричал: "Шатер! Он повален!"

Султан Юсуф содрогнулся вместе со своим конем. Он долго вглядывался в облака пыли, поднимавшиеся над холмом, и наконец убедился, что собственные глаза не обманывают его. Он сошел с коня и, опустившись на колени, возблагодарил Всемогущего Творца за дарованную победу. Я видел, как по щекам султана текли слезы.

Когда мы поднялись на холм, усеянный телами, остатки франкского войска представляли собой жалкое зрелище. Даже те, кто не получил ни единой царапины, лежали на земле, изможденные зноем и битвой. А те, которые еще могли привстать на четвереньки, уже не находили в себе сил приподнять над земной твердью свои мечи. Франки напоминали бедолаг, заблудившихся в пустыне и