Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Анатольевич Смирнов

брат, и ему тоже приходилось потерпеть от родственников, требовавших возврата реликвии в их руки. На протяжении многих лет только местному епископу удавалось предотвращать или прекращать междоусобную войну.

Похоже было, что Фаркаши охотно расскажет обо всех грехах своего рода, но только не о странных злоключениях своей племянницы-монахини, прикованной к котелку. Ничуть не смущаясь и глядя старику прямо в глаза, я спросил его о причинах необычайного торга, поскольку именно этот торг воодушевил нас оказать Дьердю Фаркаши непрошеную услугу. Старик помялся, хмуро подвигал бровями и все же решил исповедаться за своих родичей до конца.

- Старший брат долгое время был вдовцом, - сообщил он. - Потом присмотрел себе одну особу из хорошего рода, но... как сказать по-франкски, не знаю... Были препятствия. Короче говоря, его вторая жена стала носить ребенка еще до того, как он повел ее под венец... Но и ее родителям зато уже ничего не оставалось в этих обстоятельствах, как только отдать свою дочь под венец... Катарина стала поздним ребенком. Очень поздним. Ее мать умерла, когда дочери исполнилось десять лет. А в шестнадцать Катарина... сама понесла неизвестно от кого... но выкинула. После этого брата осадили всякие недуги. Он стал мучиться животом. И вот один священник просветил его, что все дело в старых грехах, а искупить их должна дочь. Священник сказал, что ей самое место в строгом монастыре и пока она будет оставаться в священных стенах, Господь будет милостив.

Старик замолк.

- И что же? - невольно сжимал я все крепче свою хватку.

- Катарину поместили в монастырь, боли у брата прошли, а через год он умер, - коротким и ясным заключением старик завершил свой рассказ о минувших временах.

- Мне непонятно, чем вас теперь пугает ваш родственник? - намекнул я старику о бедах настоящего времени.

- Епископ говорил, что Катарина должна оставаться в монастыре, иначе недуги брата достанутся мне по наследству, - вздохнул старик. - После меня реликвия должна перейти к третьему Фаркаши, который ныне служит австрийскому герцогу Леопольду.

Меня охватило еще большее любопытство, и я спросил:

- А вы проверяли?

- Что?! - вытаращил глаза Дьердь Фаркаши.

- У вас живот болит? - не удержался я от лукавого вопроса, о коем тут же пожалел.

Старик тревожно прислушался к себе и пробормотал:

- Что-то отдает в правом боку... но ведь не я виноват, что ее забрали из монастыря. - И вдруг глаза у него потеплели, и он, словно прозрев, с радостью заметил: - А разве то, что мой родич попал в ваши руки, не подтверждает мою правоту?!

Тут сама собой дошла очередь и до благородных рыцарей, что, как стая голодных волков, сидели в лесу против "овчарни".

- У них нет иного выхода, как только прийти в ваш дом с оружием в руках, - сказал я хозяину. - Вы должны войти в их положение. В том, что все они - господа благородного происхождения, вы легко убедитесь, посмотрев на их лица и понаблюдав за их манерами.

Дьердь Фаркаши взмахнул руками, как старый петух крыльями.

- Я верю вам! - воскликнул он. - Я предоставлю господам дворянам лучшие покои, какие имею!

Вскоре господам рыцарям была предоставлена возможность показать свои благородные манеры за столом. Они молча насыщались, держа позаимствованные мечи у себя на коленях, и их невероятная прожорливость служила подтверждением моих россказней. Рыцарь Джон постановил не пить вино, и все подчинились, прекрасно понимая, что, каким бы радушным ни казался хозяин дома, терять бдительность нельзя. Постели, как и ужин, были прекрасны, мягки и чисты, поэтому был брошен жребий, кому и в какой очереди стоять на страже. Ведь благоразумные и трезвые рыцари понимали также, что уснут в такой роскоши, как убитые, и способны проспать не только любую опасность, но само светопреставление.

Мне, как младшему, досталась отдельная маленькая комната с окошком, впрочем достаточным, чтобы в него в случае чего протиснуться. Сон долго не шел ко мне и неспроста. Чутье не обмануло меня. Глубокой ночью раздался тихий стук. Я подошел к двери и, не спрашивая, кто пожаловал в гости, отодвинул засов, другой рукой сжимая кинжал, хотя и будучи уверен, что он не понадобится.

Когда я приоткрыл дверь, мне в лицо пахнул густой запах женщины.

- Благородный мессир! - донесся шепот невольной монахини Катарины.

Для меня она была довольно крупна, но главное препятствие заключалось не в этом.

- Сударыня, на вас, как я вижу, нелегко найти запор, - ответил я по-франкски, замечая, что от железного котелка она уже избавилась и, похоже, не только от него, но и от своих печальных монашеских одеяний.

- Разве я могла оставаться в долгу перед своим спасителем? - сладостно проворковала племянница хозяина.

Плоть моя встрепенулась, но я взнуздал ее, ведь слишком зыбка была наша удача, слишком зыбка.

- Сударыня, я не слишком суеверен и не страшусь примет, - любезным тоном отвечал я, не пуская Катарину на порог, - но нынешнюю ночь я хочу целиком посвятить благодарственным молитвам. И вам советую последовать моему примеру.

Послышалось недовольное сопение, потом - какое-то венгерское слово, наверно ругательство, и наконец я услышал самую искреннюю мольбу Катарины, вознесенную ею на франкском наречии:

- Господи, пошли же наконец в наши дикие места хоть одного благородного рыцаря!

Хорошо, что ее не слышали "рыцари султана Юсуфа". Хорошо было и то, что сама Катарина еще не знала, каких гостей послал Всевышний ее дяде.

Глава 11. О пределах милосердия и беспредельности гордыни

На другой день благородные манеры господ рыцарей, которые я так расхваливал Дьердю Фаркаши, расцвели во всей своей красе. Вечером он устроил пир в честь удивительных гостей и своей невероятной победы над алчным родичем, носившим какие-то очень сложное имя. Хозяин называл родича просто "Бошо". Поражение сломило "медведя Бошо", и он,