Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

Вымарка создает структурную паузу.

8—9 В черновике (2369, л. 49) читаем:

Бутыль с брусничною водой,Арбуз и персик золотой —

с отвергнутыми вариантами «и доморощенный арбуз» и «блюдо с дыней золотой».

Вероятно, вспомнив, что Ларины задуманы сравнительно «бедными», Пушкин исключил южные фрукты, которые зажиточные северные помещики выращивали в теплицах. К 1820 г. изобретательные садоводы начали заменять старые жаровые трубы в теплицах металлическими трубами с паровым отоплением, и в Эдинбурге, Санкт-Петербурге и Риге стали вызревать мандарины. Сложнее было вырастить персики, а уж тепличным ананасам оставалось только изумляться тому, что им было уготовано.

IV

Они дорогой самой краткойДомой летят во весь опор.17Теперь послушаем украдкой4 Героев наших разговор:— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —«Привычка, Ленский». — Но скучаешьТы как-то больше. — «Нет, равно.8 Однако в поле уж темно;Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!Какие глупые места!А кстати: Ларина проста,12 Но очень милая старушка;Боюсь: брусничная водаМне не наделала б вреда.

2 Пушкинское примечание 17 относится к опечатке «зимой» вместо «домой».

5—6 …Онегин… Ленский… — Во времена Пушкина и Толстого в дворянской среде, как военной, так и литературной, у людей, связанных дружескими отношениями, qui se tutoyaient[441], было принято называть друг друга по фамилиям или титулам (ср. мой коммент. к гл. 8, XVII–XVIII). К знакомым и людям старшим по возрасту обращались по имени и отчеству, только по имени обращались лишь к близким родственникам или друзьям детства.

Выражение «Ну что ж», которым Ленский начинает разговор, равнозначно французскому «eh bien».

5—14 Второй диалог, занимающий IV, 5—14 и V, 1—12, состоит из восьми реплик, и снова Онегин, произносящий 75 слов, оказывается в три раза разговорчивее Ленского. Следует отметить, что по сравнению с предваряющим диалогом (I–III) смена настроения происходит в обратном порядке: Онегин начинает с вялой, но вполне добродушной болтовни, а заканчивает едким сарказмом. Онегин погружает Ленского в состояние обманчивой безмятежности, превознося достоинства старушки Лариной; небрежный вопрос «которая Татьяна?» задается с очевидной провокационной целью: Ленский наивно объясняет то, что наверняка уже известно Онегину, чем вызывает целый шквал язвительных колкостей. На самом деле Онегин здесь не столько остроумен, сколько груб, и остается только удивляться, почему вспыльчивый Ленский сразу не вызывает его на дуэль. Когда я впервые читал ЕО в возрасте девяти или десяти лет, это место меня настолько расстроило, что я мысленно представил себе, как на следующее утро Онегин едет извиняться к Ленскому с той учтивой прямотой, которая составляет обаяние гордого человека, за то, что излил свою желчь на предмет обожания влюбленного и на светило поэта.

«Ларина… очень милая старушка», une petite vieille très mm able. Перефразируя Шекспира (сонет II), по меньшей мере «сорок зим избороздили ее чело»[442] (см. коммент. к гл. 2, XXX, 13–14).

8 …поле… — Фр. la campagne.

10 Какие глупые места! — Этот стих удивительным образом перекликается со стихом 6 («Какие грустные места!») известного стихотворения Ф. И. Тютчева «Песок сыпучий по колени…», написанного четырехстопным ямбом со структурой рифм ababecec в 1830 г. и опубликованного в пушкинском «Современнике» в 1837-м:

Песок сыпучий по колени…Мы едем — поздно, — меркнет день,И сосен, по дороге, тениУже в одну слилися тень.Черней и чаще бор глубокий —Какие грустные места!Ночь хмурая, как зверь стоокий,Глядит из каждого куста!

Как было указано русскими критиками, образ стихов 7–8 не что иное, как усовершенствованная метафора из стихотворения Гете «Здравствуй и прощай»

(«Willkommen und Abschied»): «Wo Finsternis aus dem Gesträuche mit hundert schwarzen Augen sah»[443].

11 А кстати… — «Глупые места» напоминают Онегину об их «глупых обитателях» — «простой» Лариной; отсюда и «кстати».

11—14 Немыслимый перевод Боденштедта{68} этих стихов на немецкий звучит следующим образом:

Lensky! Die Larina ist schlicht,Aber recht hübsch für ihre Jahre;Doch ihr Likör, wie schlechter Rum,Steigt mir zu Kopfe, macht mich dumm.[444]

Редкий случай, когда выдуманный переводчиком ром оказывает на него такое же воздействие, как на воображаемого говорящего.

6—8 Черновик (2369, л. 49):

…ты скучаешь —Всегда и всюду, правда — ноСегодня больше — нет, равно.

9 В беловом варианте этого стиха кучер Онегина назван Ильюшкой. Кучера Пушкина в Михайловском звали Петр.

V

Скажи: которая Татьяна?» —«Да та, которая грустнаИ молчалива, как Светлана,4 Вошла и села у окна». —«Неужто ты влюблен в меньшую?» —«А что?» – «Я выбрал бы другую,Когда б я был, как ты, поэт.8 В чертах у Ольги жизни нет,Точь-в-точь в Вандиковой Мадонне:Кругла, красна лицом она,Как эта глупая луна12 На этом глупом небосклоне».Владимир сухо отвечалИ после во весь путь молчал.

1 Скажи: которая Татьяна? — С этого момента Татьяна постоянно присутствует в третьей главе, за исключением двух отступлений, где вмешивается сам Пушкин, чтобы пообещать роман в прозе (XI–XIV) и порассуждать о кокетках, сравнивая их с Татьяной (XXIV–XXV), об эпистолярном жанре и женском правописании (XXII–XXIII, XXVII–XXX); сюда же можно добавить песню девушек, написанную трехстопным хореем с длинными стиховыми окончаниями, и завершающее главу отступление.

1—12 См. коммент. к IV, 5—14.

2—4 Отсылка к шедевру В. А. Жуковского «Светлана» (1812), строфа II, стихи 3–4 («Молчалива и грустна милая Светлана») и строфа XVII, стихи 1–2 («Села… под окном»). Эта баллада состоит из двадцати строф по четырнадцать стихов в каждой с сонетной последовательностью рифм (babaceceddiffi) в двух хореических размерах — четырехстопном (восемь стихов с мужскими рифмами b, с, d, f) и трехстопном (шесть строк с женскими рифмами a, e, i). Меня всегда интересовало, не повлияла ли разработка Жуковским этой сонетной формы в «Светлане» на выбор Пушкиным размера для ЕО, хотя, конечно, мелодика поэмы Жуковского, благодаря торопливому хорею и введению трехстопного стиха с женскими окончаниями в мужской четырехстопный, производит иной эффект, нежели мелодика ЕО.

Баллада начинается с гадания девушек (такого же, как в ЕО, гл. 5, VIII), для которого используются воск («Светлана», I, 8), «перстень золотой, серьги изумрудные» (I, 10–11, 14; см. мой коммент. к гл. 5, VIII) и «зеркало с свечою» (IV–VI). В результате заклинаний появляется возлюбленный Светланы, и последующие девять строф пародируют окрашенную в траур рыцарскую тему «Леноры» Бюргера. Видение оказывается безобидным сном, и баллада заканчивается восхитительным утренним перевертышем: лучи благодатной действительности разгоняют мрак ночного кошмара, и возлюбленный Светланы возвращается к ней живой и невредимый после годичного отсутствия.

В ЕО есть и другие переклички со «Светланой». Так, последняя строфа баллады Жуковского с «приятным ручейка блеском на лоне луга» предвосхищает пейзажи, связанные с именем Ленского (особенно в гл. 7, VI), а различные ее детали любопытным образом перекликаются со сном Татьяны (гл. 5).

Пушкин не впервые обращается к деве Жуковского. В 1814 г. наш поэт адресует своей сестре Ольге Пушкиной послание, состоящее из 121 строки, написанное четырехстопным ямбом, в котором вопрошает, смотрит ли та «в темну даль задумчивой Светланой» (стихи 45–46){69}. См. также мои коммент. к эпиграфу гл. 5, а также к гл. 5, X, 6 и гл. 8, IV, 7–8.

9 Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне… — В первом издании вместо «точь-в-точь» стояло «как и», что требовало родительного падежа («мадоны»), разрушавшего рифму.