Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

Не в силах больше сдерживать дыхания, Оливер жадно втянул носом воздух. Прошло три, а может, даже четыре минуты, оставаться на месте сделалось просто невыносимо. Поспешив к перекрестку, он повернул налево и, крадучись, подошел к загонам. Рамка на пункте осмотра пронзительно загудела; дежурный надсмотрщик, опалив Оливера лучом фонаря, принялся бесцеремонно обшаривать его карманы.

– Э-э! – воскликнул он, вытащив из набедренного кармана штанов крупный кусок «синьки».

Что это? Откуда?

– Простите, босс, – пролепетал Оливер, приглядевшись к куску руды и вспомнив, как неизвестная тварь, проходя под ним, зацепила карман. – Случайно, должно быть, завалился.

Почти не заметив удара и ругани надсмотрщика, он проковылял в загон. Каждый мускул дрожал, ослепленные светом глаза неудержимо слезились – от боли и от несказанного облегчения. Снова… снова среди своих…

Вот только Эстер с той смены так и не вернулась.

Спустя какое-то время в загон снова явились надсмотрщики, вооруженные фонарями и погонялками. Шахтеров выстроили вдоль сетчатой ограды. Сузившиеся до размера булавочной головки, зрачки Оливера воспринимали все вокруг только в самых общих чертах, в виде зернистых черно-серых силуэтов. Джейкоб оказался высоким, плечистым здоровяком с короткой бородкой. Глаза его ярко блестели под бритым лбом, выделяясь даже на общем черно-сером фоне окружавшего Оливера мира.

– Из вашего загона уже не первый шахтер пропадает, – сказал один из надсмотрщиков на языке шахтеров.

Его голос был очень похож на кварц, в котором порой приходилось пробивать штольни – твердый, искристый от трещин да сколов, словно в любую минуту готовый сорваться на хохот, а может, на крик.

Никто не откликнулся.

– Мы знаем, – наконец сказал Джейкоб.

Надсмотрщик шагнул к нему, остановился напротив.

– А пропадать они начали после того, как здесь появился ты.

Джейкоб пожал плечами.

– Мне по-другому рассказывали.

В луче фонаря, бьющем прямо в глаза, лицо Джейкоба засверкало, точно второй фонарь, направленный навстречу первому. Внезапно открывшийся третий глаз Оливера прибавил ему осязаемости, дополнил новыми чертами – смуглостью кожи, тяжестью бровей, изборожденным шрамами скальпом. Сделал не просто белым пятном, выхваченным лучом света из черного мрака.

– Гляди у меня, шахтер.

– Не я ж виноват, если там, в штольнях, нас кто-то жрет, босс, – повысив голос так, чтоб его наверняка расслышали в соседних загонах, ответил Джейкоб.

Надсмотрщик коротко, без замаха, врезал ему в живот. В мелькании лучей света шахтеры попадали на пол, съежились, подставляя спины под башмаки. Град новых ударов. Каждая градина – боль. Но в полудюжине загонов Джейкоба слышали, это уж точно.

Надсмотрщики ушли. Белая слепота сменилась слепотой черной, черным, как смерть, непроглядным бархатом тьмы. Долго лежали шахтеры, не поднимаясь, укрывшись каждый в особом, личном мирке, прижавшись к теплому камню пола, прислушиваясь к медленно набухающим кровоподтекам. В конце концов Джейкоб ползком двинулся от одного к другому.

– Так, – говорил он, прикладывая ладони ко лбу товарища, – с тобой все о'кей. Давай-ка, очнись. Оглядись вокруг.

И тьма словно рассеивалась, и каждый потягивался, потягивался, дрожа, точно пес, учуявший след. Пятна на угольно-черном, стонущие, шевелящиеся силуэты… да, третий глаз вновь не подвел. С силой растирая лицо ладонями, зажмурив глаза, чтобы лучше видеть, Оливер оглядел загон.

– Я наткнулся на эту тварь по дороге со смены, – сказал он остальным.

Все замерли, и Оливер рассказал обо всем.

– И «синька» в кармане?

Дослушав рассказ до конца, все умолкли, задумались. В чем дело, никто не понимал.

И об Эстер никто не заикнулся ни словом. У Оливера, к примеру, просто не повернулся язык. Эстер была ему другом. Жить дальше без ее сурового вороньего карканья…

Спустя какое-то время створка боковой двери скользнула вверх, и шахтеры устремились в хлев, поесть. Потревоженные сборщиками яиц, куры на гнездах заквохтали, замычали коровы, выведенные для дойки из стойл. Кухонные плиты слегка засветились (опять черно-красным), и в этом свете три глаза Оливера прекрасно видели все. Солли принялся готовить яичницу. Оливер, как всегда, занялся сырными чанами, извлек из одного круг созревшего сыра. Джейкоб, сидящий позади одной из коров, расхохотался: корова, обернувшись, боднула его в колено. «Сплиш-сплиш-ш-ш, сплиш-сплиш-ш-ш»… Закончив дойку, он поднял корову и развернул ее мордой к кормушке. Корова довольно захрустела сенцом. Вскоре сквозь вонь хлева один за другим начали пробиваться тонкие ароматы готовой еды. Джейкоб вновь рассмеялся над той же коровой, еще раз боднувшей его в колено, словно бы возражая против насмешек.

– Поросенок ты, а не корова, поросенок самый настоящий! Мексиканские коровы… специально такими маленькими выведены, знаете? Обычная земная корова ростом не ниже Оливера, а уляжется – займет почти весь загон.

Товарищи расхохотались, не поверив этаким сказкам. Но смех их оборвала сирена – сигнал к окончанию ужина. Пора обратно, в загон, лечь, дать телу отдых.

Об Эстер по-прежнему никто не заговаривал, а стоило Оливеру вспомнить встречу с неведомой тварью, сопящей в темноте выработок, спина покрылась гусиной кожей. Подошедший Джейкоб с немалым недоумением принялся расспрашивать о подробностях, а затем подал Оливеру камень.

– Представь, что это правильная сфера, вроде бейсбольного мяча.

– Бейсбольного?..

– Ну, как шар от подшипника, круглый и гладкий, понимаешь?

А, да. Снова сферическая геометрия. И тригонометрия тоже. Не было заботы…

Оливер протестующе застонал, не желая лишний раз напрягать голову, но мало-помалу невольно заинтересовался затейливыми объяснениями Джейкоба, великолепно укладывавшимися в сложную, однако вполне понятную схему. Синус и косинус – что может быть проще! А чем яснее все это становилось, тем больше он мог разглядеть: за сеткой ограды загона тянулась вдаль сеть шахт, штолен и подземелий, пробитых в мешанине пород, составляющих тело Луны… четкие линии, красно-черные на угольно-черном, как металл кухонных плит, когда только-только становится видимым. Благодаря простым, ясным, идеально логичным уравнениям Джейкоба, теперь Оливер видел даже сквозь камень.

– Молодец. Неплохо, – сказал Джейкоб, когда Оливер совсем выбился из сил.

Оба улеглись на пол среди остальных, заерзали, отыскивая подходящие углубления под бедро. Безмолвие отдыха между сменами. Приглушенный лязг в дальнем конце коридора, по полу пробегает дрожь взрыва, отделенного от загона многими милями камня. Ворвавшийся в тупик поток воздуха упруг почти как жидкость, уши на миг закладывает. Должно быть, «бушмен» сработал…

Снова звонкая тишина.

– Так что это, Джейкоб? – спросил Солли, когда ко всем снова вернулся слух.

– Химический элемент, – сонно откликнулся Джейкоб. – Элемент крайне странного типа, других подобных в природе нет. Прометий. Номер шестьдесят первый в периодической таблице. Редкоземельный, лантаноид, внутренний переходный металл. Добывается из руды под названием «монацит», встречается в рудных жилах в виде мелких частиц и самородков.

– Но чем он так отличается от остальных?

В вопросе слышалось нетерпение и даже мольба. Ответа пришлось ждать довольно долго. Казалось, всем слышно, как Джейкоб раздумывает.

– У атомов, – наконец заговорил он, – есть ядро, состоящее из связанных вместе протонов и нейтронов. Вокруг ядра вращаются оболочки из электронов, и каждая оболочка либо заполнена, либо стремится к заполнению, к балансу с числом протонов, к равенству положительного и отрицательного зарядов. Понимаете, атом – он как человеческое сердце. Ну, а прометий радиоактивен, то есть нестабилен, испускает элементарные частицы. Однако состояния равновесия атом прометия никогда не достигнет, потому что, излучая, увеличивает внутреннюю нестабильность, а не наоборот. Атом прометия выделяет энергию в виде позитронов, высвобождающихся при столкновении электронов с нейтронами. Но во время их столкновения в ядре возникают новые нейтроны. Такое впечатление, будто из ниоткуда. Выходит, каждый атом «синьки» – что-то вроде вечного двигателя, неисчерпаемого источника энергии. Кое-кто говорит, будто все ее атомы до одного – крохотные «белые дыры», без конца излучающие по девятьсот сорок кюри на грамм. Проводящие в нашу вселенную энергию откуда-то еще. Крохотные пограничные шлюзы.