Лестница в небо - Михаил Хазин

«Дайте власть большинству, и оно станет угнетать меньшинство. Дайте власть меньшинству, и оно станет угнетать большинство» (эти слова принадлежат соавтору Мэдисона, Гамильтону1, но выражают те же самые «мэдисонианские» идеи). Ну а поскольку люди не ангелы и всегда будут стремиться угнетать себе подобных, реальная демократия должна быть компромиссом между равными (избирательными) правами всех и правом меньшинства на защиту от тирании. Власть любого, хоть трижды демократического правительства должна быть законодательно ограничена — например, системой разделения властей и запретом на изменения избирательных прав в пользу победившей фракции. Иначе будет как во французском Конвенте, когда целая партия депутатов (жирондисты) была демократическим решением большинства исключена из его состава, а затем физически уничтожена; так может получиться только «якобинская диктатура», но никак не «якобинская демократия». Демократия — как процедура — сама по себе не может защитить от тирании, а потому должна быть дополнена Законом, стоящим выше любых голосований.

Эти соображения кажутся настолько очевидными, что кажется немыслимым, чтобы человек демократических убеждений мог с ними не согласиться. Тем не менее Даль это сделал! Он выступил с убедительной критикой «мэдисонианской» теории демократии, ударив ее в самое уязвимое место. Хорошо, люди не ангелы и всегда стремятся к угнетению себе подобных. Но почему какой‑то Закон (конституция) может препятствовать этому стремлению? «Договоренности между учредителями создают Конституцию, но не создают общество», — справедливо замечает Даль. Конституция — всего лишь написанные на бумаге слова, и совершенно непонятно, почему люди, стремящиеся угнетать друг друга, вдруг перестанут это делать по воле каких‑то текстов. Существование реальной демократии (а такая демократия, по мнению Даля, действительно существует) нужно объяснять исходя из взаимоотношений самих людей, а не ссылаться на правильно составленные Конституции. «Никакие конституционные соглашения не могут обеспечить отсутствие тирании, — пишет Даль, — история многочисленных латиноамериканских государств служит тому достаточным примером» [Dahl, 1956, р. 83].

Так как же возможно существование реальной демократии? Вот тут‑то и приходит на помощь полиархия. Этим термином обозначается такое состояние общества, при котором ни одна из располагающих властными ресурсами группировок не в состоянии (по тем или иным причинам) распространить свое влияние на все сферы общественной жизни. Для решения спорных вопросов между такими группировками возможны два способа: 1) гражданская война, которая в условиях равенства сил может обойтись очень дорого, а для проигравшей группировки закончиться полным уничтожением, 2) мирное (через голосование) выяснение того, чью позицию поддержит большинство (а следовательно, и кто скорее всего победит в гражданской войне). Если таких спорных вопросов несколько, и по каждому из них мнения в обществе разделены по–разному, каждая из группировок предпочтет не доводить дело до стрельбы, а решать вопросы путем голосования — в одном вопросе проиграем, зато в другом выиграем. Демократия оказывается выгодной правящим элитам и поэтому может существовать в реальном мире!

Таким образом, «демократическое» общество в целом управляется не тиранией какой‑то одной группировки, а решением спорных между разными «ветвями власти» вопросов через голосование всех членов данного общества. Даль выделил восемь внешних признаков существования «полиархии» (внешних потому, что расклад сил между разными группировками не записан ни в каких рейтингах и для своего выявления требует специального исследования), сводящихся в своей совокупности к одному: наличию или отсутствию в обществе принятия решений путем всеобщего голосования.

Практик. С точки зрения партийной идеологии это был сильный ход! «У нас демократия, потому что так написано в Конституции» — перестало работать, мало ли что где написано? Отлично, мы теперь скажем, что у нас демократия, потому что у нас на самом деле демократия, ведь некоторые решения принимаются всеобщим голосованием!

Теоретик. Вы забегаете вперед, уважаемый Практик, про некоторые решения — это несколько позже! Спросим лучше уважаемого читателя — ну как, теперь вы в состоянии догадаться, кто должен быть пойман под маской Власти, когда по следу идет Роберт Даль, вооруженный дымящейся полиархией?

Читатель. Неужели простые американцы?

Теоретик. Совершенно верно! Американский избиратель — вот кто правит в Америке, и этому обязательно должно найтись фактическое подтверждение. Даль всю свою предшествующую карьеру посвятил обоснованию существования демократии, и к анализу эмпирических данных приступал, уже располагая собственной теорией о том, что она такое и как она работает. Могло ли быть так, чтобы отобранные им эмпирические данные опровергли бы его же собственную теорию?!

Конечно же нет. Многочисленные фактические данные, вошедшие в книгу, однозначно подтверждали основную концепцию Даля: реальная власть в конечном счете находится в руках избирателей, и именно они правят средним американским городом. Посмотрим теперь, как был достигнут столь впечатляющий результат.

Практик. Поневоле вспоминаешь старую программистскую мудрость: «Ошибки в программе исправляются до тех пор, пока она не станет давать результат, устраивающий автора».

Теоретик. На момент написания «Кто правит» главным теоретическим оппонентом Даля был Флойд Хантер с его блестящим исследованием власти в американском городе Атланте [519]. Даль решил дать бой противнику на его же поле — провести столь же подробное исследование власти, но в другом городе и с другой методологией. В качестве места исследования он выбрал Нью- Хейвен, штат Коннектикут. Во–первых, в этом небольшом (160 тысяч жителей) городке на атлантическом побережье начиная со второй половины 50–х годов разворачивалась крупная программа городского строительства, затрагивавшая интересы всех слоев общества, что давало прекрасный материал для изучения структуры Власти. Во–вторых, именно в этом городке и располагался Йельский университет [520], в котором Даль занимал далеко не последнюю должность. В–третьих, сотрудниками Йеля с 1951 года в Нью–Хейвене уже проводилось комплексное исследование (методом социологических опросов), результатами которого можно было воспользоваться [521]. Для Даля исследование Нью–Хейвена было «игрой на своем поле», здесь он мог получить ту информацию, которую вряд ли раздобыл бы в любом другом месте.

Вторым, и куда более важным, отличием исследования Даля от работы Хантера стала методология. Для Хантера «власть» была структурой подчинения — А имеет власть над В, В — над С и так далее; отсюда вытекала «репутационная» методология ее изучения. Спросим у С, кто его начальство, потом спросим у В, и так постепенно доберемся до А, над которым уже нет никакого начальства; вот он и будет искомая «правящая элита». Даль резко раскритиковал эту методологию как субъективную: Хантер изучает не саму власть, а то, что люди (В и С) про нее думают, между тем как задача исследователя — установить объективную истину. Объективно власть (по Далю) существует не как потенциальная возможность («А — уважаемый человек»), а как реальное и задокументированное действие: принятие А некоего решения, которое В приходится выполнять [522]. Коль скоро А отдал приказ, а В его исполнил — то власть в данном эпизоде принадлежала именно А. Поэтому Даль в противовес «репутационной» предложил «ре- шенческую» методологию: тот, кто принимает обязательные для выполнения решения, и есть Власть. Поскольку принятие решений часто осуществляется коллективными органами (советами, комитетами и так далее), нужно также учитывать, кто персонально инициировал совещательный процесс, завершившийся утвержденным документом, — то есть обладал властью продавить свою точку зрения через совещательный орган.

Читатель. Погодите‑ка, я что‑то не пойму! Возьмем, например, референдум — голосуют избиратели, но вопросы‑то формулируют политики? То есть они их «инициируют», они их «продавливают», они и есть Власть. Как же тогда у Даля получилось, что власть принадлежит избирателям?!

Теоретик. Получилось потому, что в книге Даля между «ре- шенческой» методологией и выводом о том, кому принадлежит власть, содержатся еще сотни страниц текста, а вам, уважаемый читатель, они преподнесены на одной странице. Книга Даля потому и попала в список ста самых влиятельных, что действительно оказывает на читателя серьезное влияние. Хороший текст не выдает в первых же абзацах посылку и вывод — тогда любой сможет заметить нестыковки; нет, он ведет читателя через многие страницы рассуждений, переключая внимание на все новые и новые вопросы, чтобы к моменту, когда появляется наконец главное заключение, отправные точки большинства рассуждений были уже крепко забыты.