Земля русская - Иван Афанасьевич Васильев

поименно помнят! Но оказалось, что к счету на пальцах хозяйственники прибегают и при ответах, сколько осталось деревень, имеющих надежды на будущее, сколько поставлено новых домов, сколько земли осушено мелиораторами? Как правило, хватало двух рук. Редко-редко заходили на второй круг. Домов поставлено пяток-десяток, свадеб сыграно 2—3, новоселов — 12—15, перспективных деревень — 3—5, осушено земель 150 гектаров за три года. Сотнями считали пенсионеров да запущенные гектары. И тогда деталь «счет на пальцах» показалась весьма знаменательной. Она говорила не о памяти — помнить единицы не трудно, — а о том, что подлинное обновление края еще не наступило, есть лишь  п р и з н а к и  его. Немаловажные, обнадеживающие, перспективные, радующие всякого заинтересованного человека, но всего лишь признаки. И опять, как в замкнутом кругу, — люди! Без людей признаки могут остаться признаками. Поэтому главнейшее из главных дел, над которым бьются областные и районные власти и сами хозяйственники, это  з а с е л е н и е. Как и кем заселять деревню?

Вопрос «как» кажется настолько ясным, что любой собеседник отвечает не задумываясь: строить! В первую очередь, немедленно, за счет любых источников, всеми силами строить жилища. Любые. Кирпичные, блочные, рубленые, панельные. Русскую пятистенку, эстонский коттедж, городскую квартиру. Райисполкомы забирают все фонды на древесину (бревна никому не выпишут), концентрируют в промкомбинатах и лесхозах, обязывая рубить срубы, только срубы, только срубы. Любая мало-мальски способная строить организация обязана ставить дома в деревне. До предела исчерпывается хозспособ. И вырастают улицы, поселки. Я побывал в нескольких, возникших буквально в два-три года. Поселками, правда, их еще не назовешь, это всего лишь зародыши, но и в зародышах можно увидеть издержки поспешности и угадать характер будущего селения.

Спешку понять можно, но небрежности, рожденные ею, оправдать — едва ли. Центральное село совхоза «Кузнецовский» — Ульяновщина — начало строиться не сегодня и не вчера, а лет 10—12 назад. Три островка отчетливо видны в нем. Четыре избы в садах, с полугектарными огородами напоминают о старой деревне. Восемь кирпичных двухэтажек по 16 квартир каждая, окруженные бесчисленными дощатыми, успевшими почернеть и покоситься сараями, стожками прошлогодней соломы, поленницами и березовыми кряжами, напоминают о недавнем желании преобразовать деревню на городской манер. Чуть поодаль, кружком по подошве холма, поднимаются шесть рубленых и кирпичных домиков на одну-две семьи каждый — первое детище возврата к усадебному типу. Их показывают не без гордости, подчеркивают некую даже смелость: мы вот внесли в типовой проект собственные изменения.

Но, честно говоря, проступает в этой инициативности что-то… ей-ей, несерьезное. Словно бы те, кто берется изменять, не представляют ясно, к т о  в доме будет жить и  к а к  ж и т ь. Похоже, в головах председателей и директоров (они, как заказчики, и являются авторами изменений) не сложился еще стереотип усадьбы, наиболее целесообразной для данной местности. Они и прежнее крестьянское подворье отрицают, и с городской квартирой не согласны, а  ч т о  именно сегодня деревенскому жителю надо, точно не знают. И потому, мне кажется, не знают, что нет ныне стереотипа этого самого деревенского жителя, уж больно он разный.

В Ульяновщине, в Гультяях, в Александровке, в Глембочине, в Дубровке, застройку которых мне удалось посмотреть, прежде всего взялись привязывать к дому  х л е в. Изба, хлев, выносной туалет да дощатый закуток под дрова — вот и вся усадьба. А в избе — кухонька в четыре квадратных метра да две комнаты с тесной прихожей. Подполья нет, кладовок нет, сушить одежду негде, автомобиль или мотоцикл поставить не знаешь куда, стожок сена приткнуть некуда, вода бог знает где, в баню в соседнюю деревню надо ходить. Позарится коренной крестьянин на такую усадьбу? Едва ли. Коренной строит по-своему. В Гультяях рядом с новейшими коттеджами ставит хоромы колхозный электрик Иван Михайлович Иванов. На свои деньги, своими руками. Зашли мы к нему и попросили посвятить в замысел. Скажу коротко: Иван Михайлович все «объекты» усадьбы, кроме хлевов, конечно, вмещает в одну относительно небольшую постройку, спланированную в высшей мере целесообразно: котельную, ванную, мастерскую, погреб, кухню, сушилку — все необходимое для удобной жизни в деревне.

Вот, казалось бы, образец для данного села, приглядись, ч т о  мужику надо, и переноси в проект. Больших денег не потребуется. Колхозу дом с хлевом обходится в 20 тысяч рублей, Иванов рассчитывает половиной обойтись. Но председатель колхоза резонно мне возразил:

— Много ли у меня Ивановых! — И, загибая пальцы, показал «полтора кулака».

— Но для коренных-то можно строить как следует?

— Коренными мне уже не обойтись. Тороплюсь набрать абы каких.

Вот вторая причина «несерьезности» в усадебной застройке: для «абы каких» можно и строить абы как, ибо особых надежд на закрепление их, честно говоря, не возлагают. Ну и то еще надо сказать, что «вольности обращения» с типовыми проектами, вероятно, не осмыслены как следует. Заказчик почувствовал, что может строить по своему усмотрению, и торопится изменить лишь те детали, которые чересчур выпирают своим несоответствием. К примеру, тот же хлев: нет в проекте хлева, давай скорее впишем. Не дошли до понимания, что за инициативу-то отвечать надо, если уж разрешили тебе по-своему расходовать 20 тысяч рублей, то построй такой дом, чтобы и человек сказал спасибо, и власть поверила: да, доверять тебе можно.

Да, инициатива без ответственности может вылиться в своеволие, вкусовщину и прочие субъективные вещи. Что касается «удобного во всех отношениях дома», то, вероятно, он будет тогда, когда начнем строить по заказу. Это обычно делается там, где застройщик вкладывает собственные деньги. У нас этот принцип не действует: при большом спросе на рабочие руки нет охотников тратиться. У нас должен бы действовать другой, выраженный, к примеру, так: хочешь поселиться навсегда, скажи, какой тебе дом построить. Но, проехав пол-области, встретил я подобных случаев… один-единственный.

4. ПЕРЕЕХАВШИЕ

В селах, которые я назвал выше, пустующих домов нет, заселены все. Переехавших в центр можно разделить на несколько групп, которые заметно разнятся между собой.

Первая — мужики в возрасте, годов по сорок-пятьдесят, как правило, механизаторы, переехавшие из малых деревень своего же хозяйства. Им предоставляют лучшие дома (в квартиры они почти не идут), часто и свои избы, если они достаточно крепкие, перевозят. Эта группа немногочисленна, 5—6 семей, так что костяком нового села ее не назовешь. Действует тут не одна материальная причина (все же дороговато и хлопотно перевозиться), а целый комплекс причин. Во-первых, земля. Дальновидные хозяйственники, видя, что с исчезновением деревень пустеет земля, теряют былую ухоженность угодья, — сознательно придерживают переселение, не без оснований полагая, что придет время заселения и «неперспективок». Во-вторых, пенсионеры. Не оставлять же стариков одних, оторванных от людей. Есть в деревне одно-два крепких хозяйства — уже опора, в любой момент можно прибежать за помощью, да и так