Дорогой интриг - Юлия Цыпленкова

возвышенная, даже чистая. Графиня была удивительно артистична и грациозна, и теперь, когда я могла видеть ее несколько с иной стороны, то понимала, что она могла увлечь своей хрупкостью и женственностью. Тогда я обращала взор на себя и видела полную противоположность графине. Это будто сравнить звенящий ручеек с лесным пожаром… Если королю не хватает с этой женщиной огня, то и его желание добрать необходимый ему жар на стороне был понятен. Только вот я греть его не собиралась. В любом случае не так, как видел он.

Впрочем, не могу сказать, что не получала удовольствия от общества монарха. Его Величество теперь много общался со мной, быстро забывая об остальных гостях герцогини, как и о ней самой. Даже приходя с графиней, присаживался рядом или же подзывал меня к себе, и у нас начиналась беседа, в которой мы обсуждали книги или искусство как его ценители. Я с удовольствием рассказывала о своих предпочтениях и выслушивала о пристрастиях государя, но чаще слушал он, кажется, так решив узнать обо мне больше. Бывало, король расспрашивал меня о моем детстве и отрочестве, особенно забавляло его слушать о наших проделках с Амберли, ну… о моих проделках, Амберли была их невольной участницей.

Простота и искренность таких бесед были неимоверны прелестны. И лишь когда Серпина начинала петь, Его Величество переключал свое внимание на нее и с улыбкой слушал свою фаворитку, кажется, совсем забыв обо мне. Это раздражало. И, кажется, в такие минуты я испытывала нечто сродни уколу ревности. Однажды и вовсе решила отойти, но успела лишь привстать с диванчика, на котором мы сидели с государем, как мое запястье оказалось в крепком захвате его пальцев. Его Величество перевел на меня взгляд и обронил:

– Меня это огорчит.

И я осталась, разом успокоенная мыслью, что и внимание, и улыбка короля – это не любование, а лишь вежливость, потому что прочих исполнителей он слушал почти так же, разве что не улыбался. И с того момента раздражение и ревность исчезли, я тоже начала слушать и получать удовольствие от голоса ее сиятельства и не скупилась на похвалу, впрочем, я всегда восторгалась людьми, одаренными талантами, будь то умение петь или же писать картины. Что не мешало мне помнить, кто такая Серпина Хальт, а главное, кто стоит за ее спиной, и что они, возможно, виновны в отравлении моего жеребца.

Виновный еще не нашелся, а может, его попросту не огласили, чтобы не мешать имя особы королевской крови в деле о применении темной магии. Однако это были мои домыслы, пока никем не подтвержденные. Гард опросил конюхов, кто появлялся в конюшне до того, как начались странности в поведении Аметиста. Все пожимали плечами и не могли дать точного ответа, что было странно.

Конюшни – не то место, где публика прогуливается толпами. Если бы не моя угодливость дурачествам Аметиста, то единственным из придворных, кто здесь появлялся, оставался бы граф Экус. Тот же Фьер зачастую ждал меня на улице или сознательно приходил позже, когда я уже закончу игрища с жеребцом и буду готова к нашим занятиям или прогулке.

– Либо к делу причастен один из конюхов, – резюмировал барон, – либо ветеринар, и тогда это объясняет, почему он не обнаружил скверны, или же все они дружно покрывают кого-то, чему я совершенно не верю…

– Почему? – полюбопытствовала я.

– Потому что всегда есть кто-то порядочный или же попросту обиженный угрозой и обойденный вознаграждением. Нет, уже нашелся бы шептун, который непременно намекнул на то, что другие лгут. Тем более в деле, касающемся фаворитки Его Величества.

– То есть не выдадут графиню?

– Д… – он воровато оглянулся и продолжил, чуть понизив голос: – Дорогая моя, я говорю о вас, а не о графине.

– Это преждевременное заявление. В душе государя царит другая женщина.

– Ш… – он опять огляделся: – Шанриз, не расстраивайте меня. Вы не можете не знать, что быть в фаворе не означает делить с монархом ложе. Что же, вы хотите сказать, что король, простите, спит со всеми своими фаворитами? Думаю, он был бы в величайшем гневе, если бы кто-то посмел намекать не некую связь между ним и тем же Дренгом. Фавор – это благоволение венценосца. Вы приближены им, вас балуют высочайшим вниманием. Более того, как вы думаете, многие могли бы себе позволить ворваться в королевские покои и потребовать магистра, а после выйти еще и с благословением Его Величества? Поверьте, вы таких не найдете. Что до магистра, то Элькос не просто придворный маг. Он важнейшая персона в окружении монарха. Королю проще отказаться от вас, от графини, от тетки с сестрой, чем от своего мага. Вы ведь заметили, как он отказался подчиниться и не называть вас в привычной ему манере? Магистр может себе это позволить. И потому никому бы и в голову не пришло просить у государя помощи его мага. Но вы получили и мага, и помощь, и самого короля в придачу. А теперь скажите мне, ваша милость, кто вы, если не фаворитка? И потому я утверждаю, что в деле, в котором замешана фаворитка, всегда найдутся желающие угодить. И я не верю, что конюхи кого-то покрывают. Скорей всего, они попросту не знают. И тогда остается версия, что к преступлению причастен всего один, который либо впустил мерзавца, отравившего вашего коня, или же сделал это сам за вознаграждение.

– Ветеринар?

– Про него я еще выясню подробней, но мне думается, что он непричастен.

– Но вы верно заметили, что он маг, но не заметил скверны, – возразила я.

– Спросите магистра, возможно ли такое, – ответил Гард. – Он должен знать о своем собрате, а я поищу нужные нам сведения в других источниках. Пока оставим его в подозреваемых, но не будем забывать, что он не единственный, кто мог это сделать.

Я согласилась, а после, использовав библиотеку как повод оказаться в королевском крыле, встретилась там с магом. Элькос и вправду знал немало о нашем лошадином лекаре.

– Милая моя, Хест, конечно, маг, и не такой уж слабый, как считают несведущие в нашем искусстве. Но он целитель для животных, и его дар ограничен. Если бы вашего Аметиста отравили обычным ядом, то Хест увидел бы это без особых сложностей. Думаю, потому и использовали магию, он ее увидеть не в силах, только допустить, что она есть. И я почти уверен, что он допустил, просто испугался, что обвинят его, потому и промолчал. Он вхож в конюшни, он одаренный – для королевского сыска этого бы