Лотос - Дженнифер Хартманн

момент вместе. Я сопротивляюсь, я кричу, я цепляюсь за Оливера, обхватив его своими бедрами и впившись ногтями в его плечи.

– Нет!

Руки сжимаются сильнее, слишком сильно, чтобы я могла выдержать, и меня отрывают от любви всей моей жизни. Меня тащат прочь сквозь стену пламени, моя кожа горит, мои руки тянутся к нему, мое сердце превращается в пепел внутри этой комнаты. Я брыкаюсь, и дерусь, и проклинаю, и плачу во весь голос.

– Оливер! Нет! Отпусти меня! Отпусти меня!

Я кричу как банши[50], сумасшедшая, совершенно потерявшая контроль.

Оливер все еще борется на кровати, пытаясь вырваться, и теперь я едва могу его видеть, поскольку слезы и дым застилают мне глаза, и мы отступаем все дальше и дальше.

– Отправляйся в ад! – Я кричу, размахивая ногами, царапаясь ногтями. – Я ненавижу тебя! Ненавижу! Отпусти меня! Оливер!

Его имя состоит из дюжины душераздирающих слогов, мой крик отдается эхом, когда меня несут вниз по лестнице и через гостиную.

– Иди, Сид. Убирайся отсюда к чертовой матери.

Гейб.

Это Гейб.

Он выталкивает меня за дверь, пока я не падаю навзничь, приземляясь на бетонное крыльцо, и в изумлении наблюдаю, как Гейб разворачивается и направляется обратно внутрь.

О, боже мой.

О, боже мой.

К месту происшествия подъезжают пожарные машины, красные и синие огни напоминают о дне, который никогда не уйдет у меня из головы. Мои руки сморщенные и ярко-розовые, часть волос опалена, а одна сторона лица как будто тает. Но мне все равно, мне абсолютно все равно, потому что два моих любимых человека заперты в горящем здании, а я здесь.

– О боже, – причитаю я, откидываясь на асфальт и глядя в звездное небо. – Пожалуйста, я умоляю тебя. Всего лишь еще одно желание. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Я жду.

Все как в замедленной съемке, соседи выбегают из своих домов, чтобы занять места в первом ряду, а Лорна Гибсон приседает рядом со мной, держа Алексис на руках. Пожарные и полицейские патрульные машины останавливаются вдоль обочины, люди в форме выходят из машин со шлангами и в теплозащитных костюмах. Их рты шевелятся, произнося беззвучные слова, которые я не понимаю. Все звучит где-то далеко, как под водой.

Все, что я могу видеть, – это звезды.

Все, что я могу слышать, – это мое желание, повторяющееся в моей голове снова, и снова, и снова.

– Ох, Сидни… смотри.

Голос Лорны заставляет меня заморгать и вернуться в настоящий момент. Я приподнимаюсь на локтях, издавая чертов крик радости, когда Оливер и Гейб, спотыкаясь, выходят из моей парадной двери, покрытые слоем пепла и сажи, с ожогами на коже.

Они живы.

Мое тело слишком ослабло, поэтому я просто ложусь на землю и вою, моя душа рыдает от ошеломляющего, ни с чем не сравнимого облегчения. Мои мальчики падают рядом со мной на бетонную дорожку, – Гейб сбоку, а Оливер в мои руки. Я переворачиваюсь и обнимаю их обоих так сильно, как только могу. Наши слезы сливаются воедино – гимн, песня, чудесная мелодия.

К нам приближаются медики, в то время как пожарные пробегают мимо и врываются в дом. Тем временем я не перестаю плакать, сжимая самых дорогих мне людей.

– Спасибо, – хриплю я, уткнувшись в двух мужчин. Оливер целует мои волосы, его пальцы запутались в растрепанных прядях, в то время как Гейб тянется к моей руке и крепко сжимает ее. Я смотрю на небо. – Спасибо, спасибо, спасибо.

Глава 30

Оливер

Знакомый звук молнии и пластика заставляет меня оторвать подбородок от груди, отложить в сторону свои комиксы и посмотреть на мужчину передо мной. Брэдфорд снимает маску и смотрит сверху вниз на меня, сидящего в углу с подтянутыми коленями.

– Ты привезешь сегодня еще припасов? – интересуюсь я вслух, поднимаясь на ноги и наблюдая, как едва уловимо блестят капельки пота, увлажнившие его волосы.

Брэдфорд сейчас старше, как и я, и на его лбу видны едва заметные возрастные морщинки, в то время как в его темных волосах видны следы серебра. Он проводит большой ладонью по волосам и приближается ко мне, зажав маску под мышкой.

– Да, малыш. Я постараюсь найти ингредиенты для вкусного торта – в конце концов, у тебя день рождения.

Этим утром я проснулся уже восемнадцатилетним. Я официально мужчина.

– Я был бы тебе очень признателен, – говорю я ему, волнение охватывает меня, пульс учащается. Я с трудом могу вспомнить вкус праздничного торта, но мой рот до сих пор наполняется слюной при мысли о нем. Я делаю несколько шагов по направлению к своему опекуну, и еще один вопрос щекочет мне язык. – Брэдфорд, я… я думаю, возможно, мне следует сегодня отправиться в путь вместе с тобой. Учитывая, что я теперь взрослый, я могу быть полезен.

Мое учащенное сердцебиение встречается с болью в его янтарных глазах.

– Оливер, ты же знаешь, я не могу выпустить тебя в мир. Это небезопасно. Ты бы даже его не узнал.

– Я быстро учусь, – настаиваю я. Я приближаюсь к нему, в моем тоне слышится отчаяние. – Пожалуйста, дай мне шанс доказать, что я на это способен.

– Это не… – Брэдфорд отводит взгляд в угол комнаты, лампа с витамином D освещает бетонные стены, завешенные вырезками из журналов и иллюстрациями к комиксам. Пространство украшают два растения в горшках, а также стопки книг и видеокассет. Он вздыхает, напряженно и устало. – Ты не понимаешь. Я не смогу защитить тебя там, наверху.

– Я довольно силен, Брэдфорд. Я много тренировался. Пожалуйста, одолжи мне свое защитное снаряжение, и я заставлю тебя гордиться собой.

– Я не могу этого сделать, малыш, – он качает головой. – Ты все, что у меня есть. Уберечь тебя от беды – это единственное, на что я еще гожусь…

Его слова щемят мне сердце.

– Я вернусь. Ты же знаешь, я тебя не брошу. И… может быть, однажды, Оливер… Может быть, когда-нибудь там для тебя будет безопасно, но сегодня, к сожалению, не тот день, – объясняет Брэдфорд с напряженным выражением лица. – Ты мне как сын, малыш. Ты особенный… ты важен.

– Как Черный Лотос?

– Да, – он сглатывает, медленно кивая. – Как Черный Лотос.

Он прав. Я понятия не имею, как устроен мир, не говоря уже о том, куда бы я пошел или как бы я справлялся с угрозами и неизвестностью. Если бы со мной что-то случилось, Брэдфорд остался бы совсем один, а я не мог так поступить с ним. Мои плечи смиренно опускаются, губы поджимаются.

– Да. Полагаю, ты прав.