Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

class="a">[715]. Последовавшая 31 августа 1948 г. смерть Жданова, наступившая из-за ошибки (или умысла) лечащих врачей, необычайно укрепила позиции Маленкова, сделав его вторым человеком в партии. Эта ситуация, по сути, копировала выдвижение Жданова после смерти Щербакова. Смерть Жданова была большим подарком Берии и Маленкову, и они даже не потрудились имитировать скорбь:

«На следующий день (1 августа 1948 года. – П.Д.) – вспоминал Юрий Жданов – поезд с его телом прибыл в Москву. От Белорусского вокзала по улице Горького к Колонному залу Дома Союзов двинулась траурная процессия. Непосредственно за гробом шли родные Андрея Александровича, а также члены руководства партией и страной. Траурная процессия медленно двигалась по улице, и вдруг внезапно я слышу громкий смех. О чем-то оживленно разговаривая с Маленковым, смеялся Берия. Видимо, он уже преодолел боль утраты, чувство потери товарища, скорбь об умершем»[716].

Но смерть Жданова летом 1948 г. мало ослабила напряженную обстановку – напротив, она еще более ее накалила. Поскольку к Жданову Сталин несколько охладел еще за несколько месяцев до его смерти, о чем недвусмысленно свидетельствовала публичная порка Жданова-младшего, то его кончина была лишь сигналом для активных действий. Маленков опасался, и не без оснований, что в случае бездействия он будет «подвинут» рвавшимся на первые роли А. А. Кузнецовым. Кроме того, Кузнецов оказался единственным из «ленинградцев», кого Сталин внедрил непосредственно в область, являвшуюся вотчиной Маленкова и Берии, – Кузнецов как секретарь ЦК был куратором МГБ СССР.

По своим амбициям и внешнему лоску Кузнецов невольно напоминал Абакумова, однако без присущей Абакумову смелости мысли, если так можно выразиться. Воспарив на пост секретаря ЦК, он демонстрировал привычки, выработанные во времена руководства Ленинградом. Самую, пожалуй, безобидную наблюдал у него на аудиенции один из высоких чинов авиационной промышленности П. Г. Щедровицкий: «…В течение всего разговора [Кузнецов] чистил пилочкой ногти, вычищал грязь из-под ногтей, полировал их, приводил к правильной форме и – давал урок социальности»[717].

И если положение Жданова в руководстве страны было наиболее прочным – и как единственного близкого друга Сталина, и как его ближайшего соратника, – то остальные такого «иммунитета» не имели; это было немаловажным в центре такой серьезной политической интриги, как сталинское Политбюро. О том, насколько сложным было положение А. А. Кузнецова, говорит такой случай.

Когда 9 сентября 1946 г. Политбюро ЦК утверждало состав комиссии ЦК ВКП(б) «для рассмотрения вопросов, связанных с проведением довыборов академиков и членов-корреспондентов Академии наук СССР», то состав комиссии во главе с А. А. Кузнецовым, предварительно утвержденный на заседании Секретариата ЦК и завизированный А. А. Ждановым, не прошел «автоматическое», как казалось, утверждение. Против секретаря ЦК и члена Оргбюро А.А. Кузнецова выступил Л. П. Берия, но сделал это довольно тонко, что подтверждает его несомненные качества мастера придворной интриги: «Считаю необходимым возглавить комиссию тов[ари]щем Ждановым А. Л. Берия»[718]. К мнению Л. П. Берии (по-видимому, подкрепленному некоторыми доводами) присоединились К. Е. Ворошилов, А. А. Андреев, А. И. Микоян, Л. М. Каганович и, конечно, Г. М. Маленков, а в окончательном виде решение было утверждено и Сталиным. То есть противостояние Берии и Кузнецова иногда, как вершина айсберга, выходит на поверхность даже в сохранившихся документах. Кузнецов стал тем орудием, посредством которого Жданов боролся с Берией, и даже протежирование Жданова (во многом вынужденное) не могло скрывать очевидную остроту отношений между Кузнецовым и Берией.

А. И. Микоян вспоминал:

«…Сталин сделал ошибку, слишком быстро подняв Кузнецова над другими секретарями ЦК. Не думаю, что он хотел с самого начала сознательно подставить ему ножку, но получилось именно так. С 1946 г. Кузнецов стал секретарем ЦК ВКП(б) по кадрам. А вскоре Сталин ему поручил и контроль над работой МГБ, над Абакумовым. Кузнецов для Кремля был наивным человеком: он не понимал значения интриг в Политбюро и Секретариате ЦК – ведь кадры были раньше в руках у Маленкова. А МГБ традиционно контролировал Берия в качестве зампреда Совмина и члена Политбюро. Видно, Сталин сделал тогда выбор в пользу Жданова, как второго лица в партии, и Маленков упал в его глазах. А к Берия начинал проявлять то же отношение, что и к Ягоде и Ежову: слишком “много знал”, слишком крепко держал “безопасность” в своих руках. Все же Кузнецову следовало отказаться от таких больших полномочий, как-то схитрить, уклониться. Но Жданов для него был главный советчик. Жданов же, наоборот, скорее всего, рекомендовал Сталину такое назначение, чтобы изолировать вообще Маленкова и Берия от важнейших вопросов. Конечно, у Кузнецова сразу появились враги: Маленков, Берия, Абакумов. Пока был жив Жданов, они выжидали. Да и ничего не могли поделать»[719].

Кроме того, масла в огонь явно подлила и следующая коллизия, описанная тем же А. И. Микояном:

«Кажется, это был уже 1948 год. Как-то Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях, к себе на дачу на озере Рица. Там при всех он объявил, что члены Политбюро стареют (хотя большинству было немногим больше 50 лет и все были значительно младше Сталина, лет на 15–17, кроме Молотова, да и того разделяло от Сталина 11 лет). Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми (ему было 42–43 года), и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его преемником по руководству партией и ЦК. Это, конечно, было очень плохой услугой Кузнецову, имея в виду тех, кто втайне мог мечтать о такой роли.

Все понимали, что преемник будет русским, и вообще, Молотов был очевидной фигурой. Но Сталину это не нравилось, он где-то опасался Молотова: обычно держал его у себя в кабинете по многу часов, чтобы все видели как бы важность Молотова и внимание к нему Сталина. На самом же деле Сталин старался не давать ему работать самостоятельно и изолировать от других, не давать общаться с кем бы то ни было без своего присутствия. Потом, как я говорил, он сделал ставку на Вознесенского в Совмине»[720].

Удивительным по искренности и простоте повествования является отрывок из мемуаров Н. С. Патоличева[721], который оказывается важнейшим не только для изучения «ленинградского дела», но и для характеристики механизма принятия решений руководством страны вообще:

«4 мая 1946 года вечером позвонил мне А. Н. Поскребышев.

– Срочно приезжай в Кремль на квартиру к товарищу Сталину, – сказал он и положил трубку. ‹…›

Открываю дверь. В комнате у стола стоит Сталин, а за столом два секретаря ЦК – Андрей Александрович Жданов и Алексей Александрович Кузнецов. Поздоровавшись, Сталин предложил сесть. А сам, как всегда, продолжал стоять и ходить. По выражению лиц Жданова и